Маньяк по субботам

Мы с Граем пошли по периметру участка, по канавке, прокопанной между соседями, потом по дорожкам сада, посмотрели между грядками. Конечно, никаких следов обнаружить не удалось. Стали осматривать приствольные круги вишен. Кое-где, особенно у колодца, под старыми вишнями, земля оказалась покрыта твердым дерном. Все подозрительные места, где оставались следы лопаты, мы прощупали руками.

Бондарь ходил за нами неотступно и спрашивал:

— А тут? — и начинал сам скрести землю руками.

Под низкорослыми кустовыми вишнями решили перекопать всю землю». Бондарь открыл сарайчик и принес лопаты.

— Дзинь… Дзинь… Дзинь, — раздался за забором звонок велосипеда. Там остановился седой, еще крепкий мужчина с властным взглядом.

— Это председатель нашего садоводческого товарищества Попов, — пояснил Бондарь. — Пойду поздороваюсь, новости узнаю.

Ах, если б знать, что на следующий день председатель Попов бесследно исчезнет и сто тело вместе с местной милицией мы станем искать все лето».. Но волшебным даром предвидения судьба не одарила ни меня, ни Грая.

Мы перекопали приствольные крути у всех вишен.

— Можно считать, что письмо — шутка, — улыбнулся Грай. — Подселенец не обнаружен.

Бойдарь повернулся лицом на восток, и, чего за ним прежде не наблюдалось, трижды перекрестился. Настроение его явно улучшилось.

Грай сс мо гр ел крыльцо, дверь, куда был вбит гвоздь с запиской. Потрогал след от гвоздя — вниз полетела крошечная щепочка.

— Ступеньки чистые, а след от гвоздя свежий, — сказал он мне тихонько, чтобы не тревожигь старика. — Приходили сюда совсем недавно. Кто и зачем — непонятно. Давай задержимся тут и оглядимся.

В десять часов Бондарь устроил второй завтрак, накормил нас взятой с собой и разогретой на электроплитке курицей. Затем мы втроем, одетые в ватники, вооруженные брезентовыми руке вицами и лопатами, начали копать землю под картошку. Бондарь сиял и с гордостью поглядывал на соседей — какую бригаду он вывел в сад! Я радовался случаю размяться, копал старательно, с наслаждением. Оказывается, за те два года, что я работал у Грая доверенным помощником, я ничуть не превратился в горожанина, в жителя Петербурга. В душе я так и остался тверским крестьянином, приехавшим в Питер на заработки. Весенний день был чудесен, и даже чистокровный горожанин Грай, который, может быть, и лопату взял в руки первый раз в жизни, работал хотя и осторожно, чтобы не разбередить руку, но с явным удовольствием.

Участки Бондаря оказались расположены так, что имели два выхода на две дороги, которые здесь назывались линиями. Мимо участков по дорогам-линиям все время шли люди. Одетые «цивильно», ехали с кутулями и сумками из города на весеннюю копку земли. Переодевшись в потертые, выгоревшие на солнце куртки и брюки, они катили в садовых тележках четырехведерные бидоны — направлялись к общественному колодцу за водой. Оказывается, колодцы с питьевой водой были у немногих счастливцев, Бондарю просто повезло. Назад садоводы возвращались, сопя и пыхтя, толкали перед собой тележки с тяжеленными бидонами. Сначала я смотрел на каждого прохожего, но скоро это мне надоело, и я перестал обращать на них внимание.

В трехстах метрах от нас начинался лес. Там пели-заливались соловьи. Время от времени в небе раздавались томительные звуки:

— Ганг… Ганг… Ганг… Ганг…

Мы задирали головы и находили в прозрачной голубизне живые движущиеся клинья. Это возвращались из теплых краев гуси, летели в свой дом, на Ладогу.

Глава II

Не от моего лица

Сын сторожихи Нины Федоровны Никита Зеленев, насупленный парень лет двадцати трех, шагал по Седьмой линии садоводства, что-то бормоча под нос. Одетый: просто к грубо, как большинство садоводов — в старую куртку, потерявшую ст времени цвет, в застиранные брезентовые штаны, он не привлекал к себе внимания, и люди обычно даже не замечали его мощной грудной клетки и крепких рук.

На берегу искусственного пруда, состоявшего в ранге пожарного водоема, Никита замедлил шаги, стал вглядываться в окна зеленого домика. Он знал, кто здесь живет — белокурая девушка Елена. Однажды, поздно вечером, он проходил мимо ее дома и задержался у окна. Елена готовила себе постель — взбивала подушки, разбирала простыни. Никита замер, боясь шевельнуться. Занавеска оказалась прозрачней, и он все отлично видел. Елена стояла к окну спиной и не могла заметить горящих в темноте, жадных до зрелища глаз. Она сняла с себя легкую блузку, расстегнула и повесила на спинку стула лифчик, сбросила юбку и осталась в легких, почти прозрачных трусиках. Никита задохнулся от ее красоты, он почти физически ощутил, как тонка и мягка золотистая кожа на ее спине, ее талию, казалось, можно охватить пальцами одной руки. А бедра, упругие, подвижные бедра… Пока он думал, с чем их можно сравнить, свет погас за окном, и Никита остался в темноте.