Маньяк

— Да пока ничего. Не знаю, какие они там могильщики, но свидетели определенно никудышные. Впрочем, на кладбище толкаются круглый год зимой и летом. Закаленные мужики. Водили они меня, показывали место, где обычно собираются, — от могилы Бурова недалеко. Бутылок пустых там, правда, нету, подбирают вмиг, зато мусора, объедков — ну чистая свалка. Видно, годами копилось. Популярный уголок.

— Конкретно, Максим.

— Прошу прощения. Говорил я с тамошними сборщиками стеклотары. У них кладбище разбито на квадраты, не приведи Господь на чужой забраться разговор короткий. Так вот, место это закреплено за одним бомжем. Дородный мужик, лоснится. Говорит, что могильщики ежедневно четыре-пять бутылок на этом месте оставляют. Не исключено, что, выпивая вечером, могильщики могли с этого места видеть Пантюхову, если это действительно была она. Сама Светлана Ильинична категорически все отрицает, призывая в свидетели подругу — ту, у которой муж хирург.

— Абуталибов.

— Он самый, светило наше баланцевское. У Абуталибовых дочь Александра, пятнадцати лет. Все они подтверждают, что до позднего вечера Пантюхова была у них: живут-то рядом. Чаевничали, потом Абуталибов — к телевизору, дочка — за уроки, с ними еще сестра Алии Этибаровны — Роза… Та самая, знаете… у которой звероферма. Ну, она вообще отрезанный ломоть: своя часть дома, отдельный вход. Но ладят, их часто видят вместе. У сестер и манера говорить одинаковая — будто все время на что-то уклончиво намекают… Словом, Алия с Пантюховой сидели на кухне, пошел у них чай с коньяком, так что Абуталибова и не помнит точно, когда подруга ушла. Остальные не в курсе. С девчушки вообще взять нечего, что ни слово слезы на глазах. У нее недавно подругу на глазах убили…

— Да, Минееву. Тут, брат, не просто… На тарелочке не принесут. Свидетеля по всем статьям выстрадать надо. Психология!

— Психология… — лейтенант насупился. — У девчонки глаза на мокром месте, а с отцом и вовсе разговор не получился. То есть получился, но какой-то несерьезный, насмешливый. Чем я его прижму? У всех дети — к нему же и на поклон идти. К тому же я ведь толком и не знаю, о каком конкретно дне речь идет. Эти, с кладбища, не помнят, когда именно Пантюхову видели. Да и с чего бы это Абуталибовым ее покрывать?

— Ну, они хоть по похоронам должны дни различать. Сегодня того хоронят, завтра этого. Могилы разные, люди разные.

— Спрашивал. А им все на одно лицо. А к концу дня и подавно.

— Так, может, вовсе и не Пантюхову они видели? Спьяну, да еще в темноте…

— Все может быть, но там освещенная аллея, другого пути нет. Она как раз на свету была, когда они стали подниматься, чтобы похмелиться. У них заведено — выпьют, поспят на скамейках, еще выпьют. Помех нет, гуляй, душа. А тут их и обломали.

— Дай-ка я сам протокол допроса посмотрю. Кое-что мне неясно. Жаль, Лобекидзе в отъезде, ну да и я на что-нибудь сгожусь. Не дуйся, все-таки опыт — великое дело.

— А я и не дуюсь, Сидор Федорович. Дело в том, что эти мужики у меня сейчас здесь, ждут в коридоре. Может, сами хотите допросить?

— Вызвал парней? Годится. Отчего не поговорить. Ты допрашивай сам, я мешать не буду, посижу, может, что и прояснится.

Подполковник сбежал по лестнице следом за лейтенантом пружинистой, собранной походкой. Окинул внимательным, приветливым взглядом томящуюся в коридоре парочку.

— О, какие люди! Ну, заходите, поговорим. Рад за тебя, Агеев: при деле, бросил баклуши бить, уважаю.

Старший из посетителей сразу отмяк.

— Ну и память у вас, Сидор Федорович! Точно — завязал я. Работа, конечно, та. Поначалу так с души воротило. А теперь ничего, должен же кто-то этим заниматься.

— Верно, Агеев. Константин, если не ошибаюсь? А работа… что ж, и у нас не сахар… Многим не нравится. Ты ведь тоже в свое время нас не жаловал, верно?

— Не о том речь, Сидор Федорович. Вам — спасибо. Сейчас бы уже по второй ходке ушел.

— Ладно, Костя. Хоть мы и не закадычные друзья, но и врагами никогда не были. Тут дело серьезное…

— Знаем, Сидор Федорович, всякая мелочь — не ваш профиль. Мы, конечно, слыхали, что балуют на кладбищах: разрывают могилы, коронки там, кольца, медали… Но чтобы гроб с телом подчистую — сроду такого не бывало. Уж я-то знаю, пятый год в земле роюсь.

— Знаю, Костя.

— Может, потому и пошел работать, что не очень-то я левые дела умею… Нету во мне скрытности. Ведь и воровать не каждому дано. Я ведь тогда с первого раза засыпался. А сказать по правде, и денег больше, сплю нормально и без водки. Одно беда — всяк налить норовит, с собой суют, иной раз так нагрузишься, что день с ночью путаешь. Ну вот хоть убей, не помню я, Сидор Федорович, когда мы эту мымру видели! То ли позавчера, а скорее во вторник. Или в понедельник? А, братишка?

Но «братишка», от которого потягивало застарелым перегаром, считал дни поллитрами. И поскольку дневная доза была примерно одинаковой — до отключки, ясности он не мог внести. От Агеева было больше толку. Тот еще сохранял смутные остатки воспоминаний.