Мани и манихейство

Иранскими и в особенности зерванитскими являются также, как уже не раз подчеркивалось, пессимистический взгляд Мани на бытие, понимание материально-, го мира как радикального зла, сотворенного и управляемого князьями тьмы, иранские по происхождению и весь страх перед жизнью, столь типичный для представлений Мани, презрение к женщинам и отвращение к сексу, которые наложили свой отаечаток на его изложение системы. Даже в этой чрезвычайно личной сфере мы находим зерванитские прообразы, да и в целом особенности изображения становления и развития мира шаг за шагом приводят нас обратно все к тому же зерванизму.

Весь этот материал, заимствованный из иранских воззрений, Мани, однако же, истолковал в свете своего собственного религиозного опыта.

Таким образом, фундаментальные представления вытекают у Мани из иранской мифологии и теологии.

Однако они интерпретируются в гностическом духе. Такая интерпретация далась Мани тем легче, что уже определенные формы индоиранской религии демонстрируют почти гностическую окраску. Это прежде всего относится к зерванизму. Знаменитая гностическая формула, что должно знать, кто ты есть, откуда происходишь, где находишься, куда идешь, очевидно, имела своим прообразом индоиранские формулы.

Предшественники Мани: Василид, Маркион, Вардесан все развивали гнозис, который истолковывал христианскую религию всвете иранских дуалистических воззрений. Разница между ними и Мани заключается, однако, в том, что три гностика ощущали себя в первую очередь христианами и, бесспорно, оставались внутри христианской сферы. У них речь идет не о возвещении новой религии, а о правильном толковании уже возвещенной христианской религии. Они — толкователи и реформаторы.

Но с Мани все обстоит по-другому. Мани хочет возвестить совершенно новую религию, вовлекшую и заключившую в себе все прежние знания и учения, в которых он нашел что-либо хорошее. Чтобы понять эти притязания, мы должны пристальнее вглядеться в личность основателя религии и рассмотреть различные аспекты его деятельности, так же, как и его притязания.

Мани — последний великий гностик. Дуалистическая тенденция, доминировавшая у его предшественников Василида, Маркиона и Вардесана, достигает своей высшей точки в его собственной теософо-гностической системе. Поэтому Мани обозначает завершение одной эпохи и начало другой. В то время как три его предшественника намеревались лишь реформировать христианство, восстановить религию Христа в ее первозданной чистоте, Мани совершенно сознательно выступает как основатель новой религии. Правда, он признает своих предшественников: единственная истинная религия однажды возвещалась Буддой в Индии, Заратуштрой в Иране и Христом на Западе. Но в последнюю эпоху в Вавилон, лежащий посреди земли между этими тремя большими областями, пришел Мани как окончательный вестник Откровения вечного божественного закона и как печать пророков, как завершение и подтверждение всех прежних божественных откровений. Он — последняя инкарнация небесного спасителя, открытый всем взорам Нус, Великий Вахман, возвещенный Иисусом Параклет. Будда, Заратуштра, Иисус и Мани — четыре великих пророка Истинной Религии. Но как Параклет и печать пророков Мани величайший из них.

Во всех речах Мани звучит явственное осознание своей миссии. С непререкаемым авторитетом он возвещает свое учение. С твердым достоинством, по естественному праву своего царского происхождения он на равных общается с сасанидскими князьями, и даже с самим Царем Царей.

Достойны удивления также и его сила и многосторонность. Повсюду он вмешивается, наставляя, утешая, увещевая, восстанавливая порядок. Он — один из самых великих основателей церкви и церковных организа торов, которых видел мир. Уже во время его жизни его церковь распространилась от западных пределов Римской империи до Индии, от границ Китая до Аравии. Когда его религия находилась на пике своего развития, она охватывала приверженцев от Атлантического до

Тихого океана. Став государственной религией уйгурского царства в Центральной Азии, манихейство попыталось также завоевать Срединную империю. И оно почти достигло своей цели. Еще в самом начале Нового времени религия света насчитывала в Китае преданных сторонников, устоявших перед всеми преследованиями. Как долго существовало манихейство, мы не знаем, но в любом случае более 1200 лет. Правда, внешние успехи не могут служить критерием для оценки личности, которая стоит за этими успехами. Однако все же, наверное, можно осмелиться утверждать, что уже сами упомянутые факты указывают на то, что перед нами стоит личность совершенно необычной мерки, основатель религиозного движения, которое было вынуждено уступить только внешней силе. Ибо едва ли какую-либо другую религию преследовали столь беспощадно и жестоко, как религию Мани.