(М 7, 82-118, MirM III, s. 27/872) В манихейской лирике встречаются восторженные описания природы, сходные с радостными описаниями наступления весны, представленными новоперсидской поэзией. Из коптских псалмов цитирования заслуживает отрывок так называемого
Разорви и ты оковы и узы наших грехов:
Весь воздух сияет, небесная сфера блестит сегодня, и земля порождает цветы, морские волны спокойны, ибо мрачная зима, полная грусти, ушла своей дорогой. Так пусть же и мы ускользнем от болезни зла!
(Psalm-Book, II, s. 8, 14–21)
Здесь мы видим такое же исполненное любви наблюдение природы, которое встречается и в средне-персидском фрагменте. Невольно возникает вопрос, как же это жизнерадостное восприятие природы могло
уживаться с манихейскими взглядами на мир. Решение этой проблемы следует, возможно, видеть в том, что ма- нихейские поэты либо включали в свои собственные стихотворения отрывки утраченной средне-персидской лирики, либо подражали этой лирике. По своей инициативе они, скорее всего, вряд ли бы стали с таким энтузиазмом высказываться о красоте мира, произведения и сатанинских сил. Средне-персидский фрагмент, на который мы только что ссылались, звучит так:
Сияющее солнце и блестящая полная луна, сияют и блестят со ствола этого дерева.
Сияющие птицы гордо ступают там с радостью, Голуби и всякие чудесные птицы гордо ступают.
(М 554 Verso, HR II, s. 69) Этот фрагмент полностью предвосхищает новоперсидские стихотворения с их изображениями сада, bostдn, с его деревьями и сладкоголосыми птицами, прежде всего соловьем, bulbul.
6. Проповедническая литература
Манихеи были превосходными и в высшей степени популярными проповедниками. Среди турфанских находок встречаются также фрагменты жизнеописания Будды, которое под названием «Варлаам и Иоасаф» стало одним из самых читаемых романов в христианском средневековье. В текстах на уйгурском языке выступают формы имени Бодхисаф или Бодхасаф, которые восходят к первоначальной форме Бодхисаттва. ВIX столетии у арабских авторов появляется имя Иудасаф, переходная форма, из которой в конце концов появилась христианская форма Иоасаф. Таким образом, манихеи в своих проповедях использовали Житие Будды в том виде, в котором эта легенда была представлена на начальных этапах своего развития, чтобы донести заимствованные оттуда поучительные примеры, используя их как повод для вставок-размышлений в адресованных мирянам миссионерских выступлениях. При этом, следуя традиции Мани, они нисколько не боялись перенимать довольно грубые или даже тошнотворные мотивы.
В манихейских текстах как на тюркском, так и на иранском языке, кроме того, обнаруживается большое количество рассказов, в основе которых лежат материалы не-манихейского происхождения. Некоторые из них обыгрывают древние фольклорные сюжеты, как, например, тот рассказ, который носит название «Слезы матери». В нем мать говорит: «Я до сих пор не знала, что я убиваю духовного (сына), когда оплакиваю телесного сына. Потому с этой поры я не буду больше плакать, чтобы не убить его» (М 45).
В русской обработке того же самого мотива рассказывается, что мать, дочь которой умерла, плакала три дня и три ночи. На третью ночь во сне она увидела, как ее дочь идет к ней с кружкой в руке. На вопрос матери, что означает кружка, дочь отвечает, что она собрала туда слезы матери, и что она наполнилась до краев. «Не плачь больше, — говорит дочь, — ибо иначе прольются твои слезы, которых слишком много, через край на землю, и мне станет плохо в другом мире. Но сейчас мне хорошо».
Очевидно, что манихейское использование этого мотива тесно связано с зороастрийским отвращением к оплакиванию умерших, которое было широко распространено именно в восточном Иране.
Однако мы встречаем и просто анекдотические и сказочные мотивы, примером может служить известная история о купце, торговавшем жемчугом. Известнейшую редакцию этой истории мы обнаруживаем у арабоязычного писателя иранского происхождения Ибн Мукаффы. Здесь она выглядит следующим образом: