Мани и манихейство

Fel.» (119), где говорилось о празднике причастия у манихеев. Наветы на манихеев, которые Августин позаимствовал из трактата «О ересях» (46, 2), предполагают также евхаристию. Наконец, в Актах Архелая(10) говорится о том, что, после того как «избранный» сделал заявление о своей невиновности (о чем мы упоминали выше с. 146), слушатели уходят, а «избранный» ест принесенный ему хлеб, молится после трапезы и льет на свою голову оливковое масло, в целях изгнания демонов произнося «многие имена», имена, которые остаются неизвестными слушателям. Так как, следовательно, слушатели не могли принимать участия в евхаристии, вовсе не удивительно, что Августин как слушатель не мог рассказать о причастии более подробно.

Во всех этих случаях мы между тем, вероятно, должны видеть лишь ежедневную трапезу избранных, которая, таким образом, приблизительно соответствовала христианской евхаристии. Так как эта трапеза служила очищению светлых частиц, содержащихся в растениях (и тем самым в хлебе), «можно с полным правом сказать, что именно это действо охватывает все элементы, относящиеся к таинству, и, таким образом, манихейская евхаристия заключается именно в этом высвобождении света, устроенном подобным образом» (Оллберри).

Если, таким образом, как доказано, на празднике Бема имела место ритуальная трапеза, то, должно быть, эта трапеза обладала определенным сакраментальным значением. Как явствует из манихейских миниатюр, такая трапеза действительно имела место. Картина, которую опубликовал и откомментировал Ле Кок, очевидно, представляет собой сцену из праздника Бема:

«В центре мы видим уже упомянутый трибунал, окруженный слева и справа избранными, сидящими в несколько рядов. Перед трибуналом, покрытым коврами, стоит чаша на трех ножках, наполненная фруктами, среди которых легко узнаются дыни. Стол, на котором лежит белый хлеб, стоит на переднем плане, перед ним на коленях священник, который держит в руках книгу. Его можно представить как кантора. Главным персонажем праздничного собрания является архегос, который сидит слева от чаши с фруктами и держит левую руку поднятой в благословении. Таким образом, здесь в одной сцене мы в действительности имеем изображение Бемы и причастия» (Оллберри).

Причастие следует рассматривать как ритуальное отражение мифологического мотива, когда Адам после своего пробуждения Иисусом съедает плод с древа жизни: «Он выпрямил его, дал ему съесть от древа жизни» (Феодор бар Конай, ed. Pognon, s. 130: 3–4).

Мы уже говорили прежде (ср. выше с. 27–29), что в сирийском христианстве элементы причастия также рассматривались как плод с древа жизни. Поэтому с полным основанием мы можем видеть в этой мифологической черте намек на причастие. В манихействе, впрочем, в качестве «древа жизни» восхваляются как Христос, так и Мани (ср. Psalm-Book, II, s. 80,24; 116,7–9). В мандеизме спаситель также рассматривается как древо жизни.

Если об Иисусе говорится, что он выпрямил Адама, aqоm, а затем дал ему отведать плод с древа жизни и, таким образом, позволил ему наслаждаться причастием, то не следует также упускать из виду, что каузатив aqim (от глагола qьm), вероятно, скрывает в себе ритуальный намек. В культовом языке мандеев и христианских гностиков (Markosier; здесь соответствующий греческий глагол ) «выпрямлять», «укреплять» означает также крестить (в арамейском Pa'el от qьm). Далее, значимо то, что по мандейской традиции (ML, s. 54–61) Хибил-Зива крестил «Адама, Первого Человека», помазал его елеем и подал ему причастие, Pihtд и Mambьhв (ср. также Ginzд, s. 242f. и выше s. 21 f., 63f.). Светозарный Хибил, Hibil-Zlwд в этом случае является точным соответствием ПSф'-Zlwв, Иисусу-Сиянию. Его действия полностью соответствуют действиям, которые в манихейской традиции Иисус-Сияние предпринимает по отношению к Адаму. Поэтому не слишком дерзким представляется предположение, что у Феодора бар Конай мы находим указание как на манихейский праздник причастия, так и на присутствовавшее у манихеев крещение.

Глава VII. Манихейское искусство

1. Мани и манихейское искусство