Мани и манихейство

Эти походы на запад принесли Шапуру большие военные и политические успехи. В 260 году все выглядело так, как будто Шапур восстановит прежнее господство Ахеменидов в Малой Азии. Поэтому вполне объяснимо, что его зороастрийский придворный жрец Картир, как он сам рассказывает в своей надписи, получил от Царя Царей полномочия вновь организовать в занятых провинциях Малой Азии иранский культ с храмами огня. С давних пор здесь проживали иранские феодалы, а маги обладали, как следует из свидетельства географа Страбона (XV 3, 15), значительной властью.

Эти религиозно-политические мероприятия мы не можем истолковать никак иначе, кроме того что Шапур намеревался на длительный срок присоединить к своему царству некоторые малоазийские провинции, прежде всего те провинции, которые уже с 550 г. до н. э. принадлежали иранскому государству (ср. выше с. 12).

И напротив, эти мероприятия совсем не обязательно указывают на то, что подразумевалось введение какой-то определенной иранской религии, а именно, зороастризма. Возрожденный Картиром культ огня является типичным древнейшим способом почитания бога для любого ответвления иранской религии.

Так как Картир, по его свидетельству, сам проводил восстановление храмов огня, становится ясно, что он также сопровождал персидские войска в их наступлении. Таким образом, оба будущих противника, Мани и Картир, находились в свите Царя Царей. Вполне можно предположить, что Шапур не принял никакого решения относительно того, должен ли он признать одну религию государственной, и если да, то какую именно ему следует выбрать. Множество причин при принятии столь сложного решения говорило в пользу манихейства. Однако то, что в свите Шапура присутствовал как Мани, так и Картир, говорит о том, что Шапур желал сохранить открытыми обе возможности. Религия Мани, как мы увидим, представляет собой осознанное синкретическое смешение христианства и иранской религии с нижним слоем древней месопотамской религии в том виде, какой она приобрела в гностическом баптизме. К этой месопотамской религиозности, впрочем, приспосабливались как христианская, так и иранская религии, так как местная традиция оказала на обе сильное, хотя часто и неосознанное влияние. Таким образом, манихейство было бы более чем любая другая религия в состоянии привести две великие соперничающие друг с другом религиозные формы, христианскую и иранскую, к высшему синтезу, который мог бы удовлетворить также потребности исконных жителей Междуречья с их гностическими вариантами бывшей ассирийско-вавилонской религии. Здесь открывались значительные перспективы.

Мы уже знаем, что Мани приобрел при дворе Царя Царей двух весьма могущественных покровителей, а именно братьев Шапура, Михршахаи Пероза, которых он обратил в свою веру. И наоборот, нам неизвестно, кто из влиятельных личностей в окружении Царя Царей мог находиться на стороне его противника Картира. Однако позднее мы узнаем, что у Картира были весьма влиятельные друзья среди соратников Шапура. По нашим сведениям о партийных группировках, существовавших при царском дворе, мы вполне можем предположить, что зороастрийские маги и их предводитель Картир также обладали могущественными защитниками.

В любом случае на протяжении 30 лет долгого правления Шапура сохранялось status quo. Представляется, что манихейство было в государстве Сасанидов учением, наиболее соответствующим его требованиям, однако оно не стало государственной религией, что, конечно, было целью, к которой стремился Мани. Какие соображения удержали Шапура от этого шага, мы не знаем, но мы, несомненно, можем дать довольно высокую оценку силе консервативной традиции, перешедшей к нему по наследству от его предков, зороастрийских жрецов огня в Исфахане. В положениях, включенных им в свою надпись и касающихся культа душ его рода, Шапур предстает перед нами в образе зороастрийского князя, придерживающегося древней традиции, то есть «зороастрийского» в тогдашнем, довольно синкретическом смысле этого слова. Это его официальная позиция. Однако мы вполне можем считать справедливым утверждение, что его личные симпатии были на стороне Мани, так как в противном случае вряд ли было бы объяснимо его благожелательное отношение к апостолу света.