Мангазея

«Так и не решился, однако, называть меня по имени, хотя, как мне кажется, чином будет и не ниже моего, – усмехнулся про себя Афанасий. – Вот что значит лишь одно упоминание имени тобольского воеводы!» А вслух озадаченно спросил:

– А их что, разве двое?

– Да, вроде бы так. Хотя Давыдов – письменный голова[25] и посему является как бы товарищем[26] воеводы, заменяя того при поездках по делам за пределы Мангазеи.

– В соответствии с грамотой тобольского воеводы – к Жеребцову, – пояснил десятник.

Макар понимающе кивнул головой.

– Тогда вам в левое от нас крыло, где тот и размещается вместе со своей челядью. А теперича разрешите откланяться, – сказал он, опасливо глянув на дворец. – Там мне делать уже нечего.

– Спасибо, Макар, за помощь! Надеюсь, еще встретимся.

– Обязательно! Кстати, а вы надолго к нам?

Афанасий улыбнулся, понимая любопытство служителя съезжей избы: уж такая у него работа. Ведь дьяк, его начальник, непременно спросит его об этом, и ударить лицом в грязь перед ним он не имел права.

– Как решит воевода Жеребцов, – уклончиво ответил он и решительно направился к высокой, добротно сколоченной калитке.

У воеводы

Калитка оказалась открытой. Но не успел Афанасий подойти к высокому крытому крыльцу в левом крыле дворца, как дверь открылась и в ней показался человек, одетый в полукафтан, вопросительно смотревший на незнакомого человека. «Наверное, дворецкий[27], который, надо полагать, еще издали наблюдал за мной», – предположил он и, поднявшись на крыльцо по лестнице с резными балясинами[28], представился:

– Десятник Афанасий Ляпунов. Мне надобно передать вашему воеводе грамоту от воеводы тобольского.

– Вы никак с коча, который только что прибыл?

– Вы совершенно правы.

– Проходите, я доложу о вас барину. А саблю желательно передать слуге. Я распоряжусь.

«Вот что значит прислуга! Для нее, видишь ли, выше барина ничто просто и не существует, – рассуждал Афанасий, входя в широкую не то прихожую, не то приемную комнату, устланную ковром. – Притом и меры безопасности своего господина не забывает блюсти, – отметил он, задетый тем не менее за живое требованием дворецкого отдать свою саблю. – Ведь сабля – непременный атрибут казака, а тем более десятника, – возмущался он про себя. Однако смирился: – В чужой монастырь, как учат мудрые люди, со своим уставом ходить негоже».

Его сразу же поразила большая люстра, свисавшая с потолка, со многими восковыми свечами. «Небедно, однако, живет барин», – усмехнулся он и, отстегнув саблю, передал ее подошедшему слуге. Когда же обратил внимание на заинтересованные взгляды дворовых девок, устремленные на него из глубины соседней комнаты через открытую настежь дверь, то грустно вздохнул: «Жаль, конечно, но не по Сеньке шапка»…

Дворецкий неожиданно быстро вернулся:

– Барин ждет вас. Прошу следовать за мной.

«Интересно, как бы он вел себя со мной, если бы я, к примеру, был бы боярином? И потребовал бы тогда отдать саблю?» – рассуждал Афанасий, следуя за дворецким по ковровым дорожкам, приглушающим шаги. Затем поднялись на второй этаж. Тот же, подойдя к высокой резной двери, указал на нее плавным жестом руки и так же бесшумно удалился.

Афанасий, сдерживая волнение, постучал в дверь и, услышав разрешающее: «Входи!», открыл ее и вошел в светлую, как показалось ему после полумрака коридоров, освещенных лишь немногими свечами, комнату. В окне была видна широкая река, за которой простиралась бескрайняя тундра, поблескивая озерцами.

За столом в кресле с такой же высокой спинкой, как и у тобольского воеводы, сидел мужчина в полукафтане, поверх которого тоже была надета ферязь с короткими рукавами. «У воевод что, такая форма одежды, что ли?» – подумал он.

– Десятник Афанасий Ляпунов! – представился он. – Велено передать вам грамоту от тобольского воеводы князя Троекурова.

– Раз велено, так и передавай! – неожиданно коротко улыбнулся тот и повелительно указал на стул, стоящий напротив него.

Афанасий через стол протянул воеводе свиток и сел на стул, наблюдая за тем, как тот, сломав сургучную печать, с напряженным лицом нетерпеливо развернул его. «Видать, очень ждал эту грамоту», – решил он. По мере чтения грамоты лицо воеводы прояснялось. Наконец он облегченно откинулся на спинку кресла.

– Стало быть, Роман Федорович все-таки разрешил поход на Турухан, – удовлетворенно сказал воевода, как бы рассуждая сам с собой. – Да к тому же еще прислал и команду казаков. – Размышляя таким образом, он постукивал пальцами по столу. А затем, как бы очнувшись, строго посмотрел на посетителя:

– И сколько же, молодец, казаков в твоей команде?

– Десять, не считая меня.

– Изрядно, конечно, но для похода, сдается мне, будет, пожалуй, маловато. Так же, между прочим, считает и Роман Федорович, – кивнул он на грамоту, лежавшую на столе перед ним. – Но этот вопрос решаемый, – заключил воевода и, как бы подводя предварительный итог, хлопнул ладонью по столу. – Ну что же, будем готовить поход на Турухан.