Мандарины

Дело интеллектуала-маргинала — продумывать возможности[38], и только история выносит окончательное суждение относительно того, какая из них будет реализована и какие формы изберет для себя переменчивый дух времени. Вот она, боль маргиналов: а ну как их жизнь пройдет на обочине истории, вдруг люди никогда не признают правоты их суждений, навсегда определив им незавидный удел лжепророков? В романе «Мандарины» на эту тему размышляет Анна: «Робер твердо придерживался определенных идей, и до войны мы были уверены, что когда-нибудь они воплотятся, станут реальностью; он не жалел сил, чтобы обогатить их и претворить в жизнь: а если предположить, что это никогда не произойдет?» (с. 44 наст. изд.).

«Разве можно любить интеллектуала! — сетует Надин, дочь Дюбрея. — У вас вместо сердца весы и крохотный мозг на кончике хвоста» (с. 149 наст. изд.). У девушки злой язычок, но суть она уловила верно: интеллектуал-маргинал — довольно редкий («специфический», по выражению де Бовуар) вид в человеческой фауне, он может быть очаровательным и безобидным, но может быть и весьма неприятным; для одних его ценность сомнительна, для других — безусловна, и они настаивают на необходимости его защищать. И этот фантастический зверь способен принимать разные обличья. В одном из них явлен в романе Скрясин, примечательный тем, что «любит компанию людей, которых не любит» (с. 237 наст. изд.). Его позволительно ненавидеть, но нельзя изменить: созидая себя, он «воспользовался своими пороками и недостатками; его можно разрушить, но не вылечить» (с. 64 наст. изд.). Для Симоны де Бовуар маргинальность — одна из отличительных черт истинного интеллектуала.

Получившее широкое распространение в эпоху постмодерна понятие «маргинальность» используют в социальной философии и социологии для анализа пограничного, накладывающего определенный отпечаток на психику и образ жизни положения личности по отношению к какой-либо социальной общности. Для французского философа-постструктуралиста Ролана Барта маргинальность синонимична стремлению к новому на пути отрицания самых разных культурных стереотипов и запретов, которые унифицируют власть всеобщности и «безразличия» над единичностью и уникальностью. Интеллектуалу-маргиналу свойственно воспринимать господствующую идеологию как нечто сковывающее и остро чувствовать ее ограниченность. Маргиналы отказываются принимать современную им господствующую парадигму мышления; нередко это помогает им обнаруживать реальные противоречия и парадоксы магистрального направления развития культуры. Маргинальный субъект и маргинальное существование возникают в «просвете», «зазоре» между структурами, обнаруживая свою пограничную природу при любом изменении, сдвиге или взаимопереходе структур. Однако в постмодернистском искусстве понятие господствующей, доминирующей, «высокой» культуры исчезает, а потому влияние маргинальных течений усиливается.

Для маргиналов главным способом освобождения от пут господствующей идеологии может выступать «ускользание» от определенностей любого рода — определенностей как негативных, так и позитивных. «Ускользание революционно», — настаивали французские философы, создатели шизоанализа, Жиль Делез и Феликс Гватари (см.: НФС 1998: 817). Интеллектуал обязан делать выбор в пользу шизофрении, искусства и науки, то есть в пользу индивидуального поведения, ориентированного на процесс и производство, а не на цель и выражение.

Как мы видим, за годы, прошедшие со времени создания «Мандаринов», интерес французских интеллектуалов к политике не утихал. Они продолжали судить о ней (без этого они не могут), но делали это иначе, чем ангажированные интеллектуалы сартровской закалки. Так, интеллектуалы 80-х годов утратили всякий вкус к участию в деле революции. Это приводит французского философа В. Декомба к весьма пессимистичным выводам: «Сегодня, после всего лицемерия ангажированного интеллектуала, проблематичным должно ощущаться именно понятие "политики" для философов, я хочу сказать — политики, строго ограниченной оценкой Причины, не принимая во внимание почтенность ее представителей и политическую своевременность принятых инициатив, своевременность, о которой следует судить только с позиции тех, кто испытывает на себе ее последствия» (Декомб 2000: 212). По его мнению, само понятие «политика интеллектуалов» хотя и обладало смыслом, подлежавшим обсуждению, но требовало своего исследования, коль скоро интеллектуалов связывали с какой-либо высокозначимой целостностью. Интеллектуалы либо способны образовать духовную власть — и в этом случае они составляют часть целого, объединяющего в себе власть преходящую и власть духовную, которую можно представить себе как земное приближение идеального Государства духа, — либо представляют собой авангард — в этом случае они, по сути, часть великой армии, работающей над созданием мирового Государства свободных трудящихся. При этом интеллектуал, как пытался доказать в своих работах Мишель Фуко, не признает значения никакой целостности — ни идеальной, ни реально существующей.