Мандарины

«Надо зайти повидать его, сегодня же и зайду», — решил Анри после нескольких дней молчания; напрасно он пытался звонить, Ламбер выключил телефон. «Скверное дело», — твердил Анри, бросая растерянный взгляд на лежавшие на столе бумаги. Этот человек был стар и не очень симпатичен, к тому же Ламбер испытывал к нему больше жалости, чем любви, однако Анри не удавалось отмахнуться от этой истории. Странная прихоть судьбы: сначала приговор, а затем несчастный случай. Он попытался сосредоточить свое внимание на машинописных страницах.

«Полдень. Придет Жозетта, а я так и не успел пробежать досье», — с раскаянием корил он себя. Караганда, Чарджоу, Узбекистан: ему не удавалось вдохнуть жизнь в эти варварские названия и цифры. Между тем желательно было, чтобы он ознакомился с бумагами до собрания, которое должно состояться во второй половине дня. По правде говоря, если они не заинтересовали его, то потому, что он не очень им доверял. Да и какое доверие может вызвать документ, переданный Скрясиным? Существовал ли этот таинственный советский служащий, сбежавший из красного рая специально для того, чтобы огласить подобную информацию? Самазелль утверждал, что да, он уверял даже, будто установил его личность, но Анри сомневался. Он перевернул страницу.

— Ку-ку.

То была Жозетта, закутанная в широкое белое пальто с распущенными по плечам прекрасными волосами; не успела она закрыть дверь, как Анри встал и заключил ее в объятия. Обычно, с самого первого их поцелуя, он попадал в замкнутый миниатюрный мир с бессмысленными игрушками; сегодня перевоплощение проходило труднее, чем всегда, заботы не отпускали его.

— Так это здесь ты обитаешь? — весело сказала она. — Я понимаю, почему ты никогда не приглашал меня: здесь очень некрасиво! А куда ты ставишь книги?

— У меня их нет. Прочитав книгу, я даю ее друзьям, а они, как правило, ее не возвращают.

— Я считала, что писатель живет среди стен, уставленных книгами. — Она с сомнением смотрела на него: — Ты уверен, что ты настоящий писатель?

Он рассмеялся.

— Во всяком случае, я пишу.

— Ты работал? Я пришла слишком рано? — спросила она, усаживаясь.

— Дай мне пять минут, и я полностью твой, — ответил он. — Хочешь посмотреть газеты?

Она слегка поморщилась:

— Есть колонки происшествий?

— Я думал, ты начала наконец читать политические статьи, — с упреком сказал он. — Нет? С этим уже покончено?

— Я не виновата, я пыталась, — оправдывалась Жозетта. — Но фразы бегут у меня перед глазами. Мне кажется, что все это меня не касается, — с несчастным видом добавила она.

— Тогда развлекайся историей с повешенным в Понтуазе, — сказал он. Норильск, Игарка, Абсагашев. Названия, цифры по-прежнему оставались

мертвыми. У него тоже фразы бежали перед глазами, и ему казалось, что все это его не касается. События происходили так далеко, совсем в другом мире, о котором очень трудно судить.

— У тебя есть сигарета? — тихонько спросила Жозетта.

— Да.

— И спички.

— Вот. Почему ты говоришь шепотом?

— Чтобы не мешать тебе.

Он со смехом поднялся.

— Я кончил. Куда мы пойдем обедать?

— В «Иль Борроме», — решительно заявила она.

— Это то самое сверхмодное кабаре, которое открылось позавчера? Нет, прошу тебя, найди что-нибудь другое.

— Но... я заказала для нас столик, — сказала она.

— Можно и отказаться.

Он протянул руку к телефону, она остановила его:

— Нас там ждут.

— Кто ждет?

Она опустила голову, и он повторил:

— Кто нас ждет?

— Это мамина идея; мне надо сразу же начинать рекламу. «Иль» — это то место, о котором все говорят. Мама попросила журналистов устроить мне интервью с фотографиями в духе того, что: «Автор беседует с исполнительницей...»

— Нет, дорогая, — сказал Анри. — Фотографируйся сколько угодно, но только без меня.

— Анри! — В глазах Жозетты стояли слезы; она плакала с детской непосредственностью, которая переворачивала ему душу. — Я специально сшила это платье, я была так довольна...

— Есть другие приятные рестораны, где нам будет хорошо.

— Но раз меня ждут! — с отчаянием сказала Жозетта; она смотрела на него своими огромными, полными слез глазами. — Послушай, ты ведь можешь что-нибудь сделать для меня.

— Любовь моя, а что ты для меня делаешь?

— Я? Но я...

— Да, ты... — весело ответил он. — Но ведь и я тоже... Она не смеялась.

— Это разные вещи, — серьезно сказала она. — Я женщина.

Он снова засмеялся, подумав: «Она права, тысячу раз права: это разные вещи».

— Тебе так нужен этот обед? — спросил он.

— Ты не понимаешь! Это необходимо для моей карьеры. Если хочешь добиться успеха, надо бывать на людях и заставлять говорить о себе.

— Главное, надо хорошо делать то, что делаешь; играй хорошо, и о тебе будут говорить.

— Я хочу, чтобы все шансы были на моей стороне, — сказала Жозетта. Выражение ее лица стало суровым: — Ты думаешь, это весело, просить у мамы милостыню? И чтобы, когда я прихожу в ее салоны, она мне при всех выговаривала: «Почему ты носишь сабо?» Думаешь, это весело?

— А что такое с твоими туфлями? Они очень красивые.

— Они хороши для завтрака на природе, но для города чересчур спортивны.

— Ты всегда казалась мне такой элегантной...