Маньчжурский кандидат

— Сон повторялся снова и снова потому, что это событие навсегда впечаталось в мою память. Я вынужден снова напугать тебя, Реймонд. Если ты выдержишь жизнь в постоянном страхе, то, возможно, сумеешь разглядеть то, что мы обнаружить не в состоянии. К тому моменту, когда оно произойдет — то событие, на которое они тебя запрограммировали — мы должны пробиться сквозь все твои внутренние заслоны. Мы должны выработать у тебя новые рефлексы, чтобы ты делал то, что мы тебе скажем, — даже, если понадобится, убил сам себя в тот момент, когда настанет пора исполнять их встроенный в тебя приказ. Они сделали из тебя убийцу, и теперь ты беспомощен перед ними. Ты — «организм-хозяин», а они — паразиты, питающиеся твоими соками. Однако законы, по которым мы живем, не позволяют нам, даже ради того, чтобы предотвратить несчастье, убить тебя или посадить за решетку.

Реймонду не пришлось разыгрывать тревогу. Всякий раз, когда Марко заговаривал о вторжении в его личность посторонних, его передергивало. А необходимость смотреть на себя как на «организм-хозяин», соками которого кто-то там питается, вызвала неудержимое желание закричать от отчаяния, вскочить и выбежать вон. Даже голос у Реймонда изменился. Он больше не растягивал слова, бесстрастно и равнодушно. Реймонд вдруг заговорил голосом, словно бы заимствованным у Эррола Флинна, из тех моментов фильмов его участием, когда актер принимает неминуемую гибель, сохраняя мужество и благородство. Таков был его новый голос, созданный специально, чтобы помочь другу выбраться из лабиринта кошмарных фантазий.

— Чего ты хочешь? — приглушенно прохрипел этот новый голос.

Марко ринулся в атаку. Бросился, как оголодавший грызун на дверь, вне себя от желания прогрызть дорогу к источнику опьяняющего запаха по ту сторону преграды.

— Ты согласен, чтобы тебе «промыли мозги»? — спросил он.

— Да, — ответил Реймонд.

Гигантская музыкальная машина выплевывала звук за звуком — прямо в выстроившиеся за стойкой бара сверкающие бутылки, видимо, задавшись целью расколотить их все до одной.

* * *

В пятницу утром, около полудня, две группы — психиатров и биохимиков — трудились над Реймондом на пятом этаже большого здания в районе Тертл-Бей. К этому моменту и ученые, и полицейские дошли уже до полного истощения. По эффективности суммарное воздействие наркотиков, специальных методик, внушения и вызванного всем этим глубокого погружения в транс у Реймонда было приблизительно сравнимо с эффективностью воздействия малюсенького флакона тонального крема, если втирать его в обшивку ракетоносителя класса «Форрестал» с целью замаскировать самолет на фоне окружающей среды. Не удалось вытащить из Реймонда информации ни на йоту. В глубоком гипнозе, накачанный по самые уши «сывороткой правды», Реймонд не помнил ни своего имени, ни пола, ни цвета кожи, ни возраста. При этом в сознательном состоянии, до начала процедур, он был готов рассказать все, что сможет. В каталепсии же его мозг был словно запечатан — подобно атомному реактору, наглухо отгороженному от остальных частей субмарины. Все это лишь подтверждало то, что они и так уже знали. Реймонду «промыл мозги» высочайший мастер своего дела. Смелое, давно лелеемое предположение, что доминирующей установке удастся противопоставить новую, так и не довелось проверить на практике.

Медики были настроены сообщить Реймонду, что исследования прошли успешно — на том основании, что на сознательном уровне он все же был готов принять новую установку, — однако Марко воспротивился. Он заявил, что скажет Реймонду правду. Им не удалось преодолеть заслоны, управлять им по-прежнему будет враг, они не могут помочь Реймонду, но должны его остановить и сделают это. Марко хотел, чтобы Реймонд пребывал в состоянии ужаса — хоть и сомневался в способности друга испытывать долго хоть какое-нибудь чувство.

С тех пор как Марко в том венгерском баре обрушил на него все эти новости, Реймонд с каждым днем все глубже окапывался в своей внутренней позиции, которой твердо решил придерживаться. Он знал, что полностью здоров — здоров душевно и физически. Знал он и то, что здоровье Марко, напротив, далеко не такое, каким было когда-то. Не подлежало сомнению, что из них двоих кошмары мучают Марко и что по неведомым причинам — имеющим, скорее всего, отношение к известной фразе «Армия своих не бросает» — командиры Марко предпочитают всячески ублажать его. Что ж, решил Реймонд, я превзойду их в этом отношении. Марко мне ближе любого из этих болванов в мундирах и дороже их всех вместе взятых.