Манчестер Блю

– У Тессы все утро болел животик, – сказала она. Тесса была их девятимесячная дочь. – Но сейчас все нормально. Спит себе спокойно.

Он кивнул. Скорее по привычке, чем одобрительно.

– Так ты мне скажешь, что случилось?

– Просто выдался плохой день.

– По-моему, если мы муж и жена, то должны делиться всем – и хорошим и плохим.

– Есть вещи, о которых лучше не говорить.

– Какие?

– Это связано с работой. А что, это так важно? – Его слова прозвучали резко, и он тут же пожалел об этом. Потрясенный увиденным на болоте, он не хотел расстраивать Мэри.

– Да, важно. Все, что касается нас, – важно.

– Сегодня я увидел оборотную сторону работы полицейского. Очень неприятную. Это не то, к чему нас готовили в училище.

– Что же это?

– Авария, – Он решил продолжать обманывать. – Кошмарное зрелище. Состояние водителя... Я же полицейский, черт возьми, а не патологоанатом.

– Знаешь, я всегда могу определить, когда ты обманываешь.

– Зачем мне обманывать?

– Чтобы не расстраивать меня. – Протянув руку за спину, она взяла вечерний выпуск «Манчестер ивнинг ньюз» и развернула газету на столе. – Не это ли причина?

Большая фотография на первой полосе изображала ограждение из полотен брезента, где он стоял на посту. Только на черно-белом крупнозернистом снимке все выглядело еще более мрачно.

– Ну? – настаивала она.

– Да. – Он придавил рукой фотографию. – Это.

– Расскажи мне.

– Нет.

– Я хочу знать.

– Зачем, Мэри? Все это слишком отвратительно.

– Ты знаешь, я не любительница острых ощущений. Наверное, это причинит мне боль, но я хочу помочь тебе. Ты страдаешь. Я тоже, Чарльз.

– Ты сумасшедшая. Но я знаю, ты всегда добьешься своего.

И он рассказал ей о том, что произошло там, на болоте, о том, что он увидел, когда детективы извлекли из грязной жижи изуродованное тело, а затем уносили его на пластиковой простыне. Рассказал о задранной выше пояса одежде, о крови, смешанной с землей, об испражнениях из окровавленного анального отверстия, о застывшем выражении ужаса на лице ребенка, об отставшей от костей, разлагающейся плоти, которая свисала лохмотьями и болталась, словно водоросли. Некоторых полицейских рвало, но Соулсон держался. Злость и решимость придавали ему сил. Приехали судейские следователи и люди коронера, началось расследование. Пять часов он простоял на своем посту, а когда пришла смена, вернулся в участок и только оттуда отправился домой. Перед тем как покинуть место преступления, пришлось выдержать атаку репортеров, некоторые ради того, чтобы узнать подробности, были готовы даже всучить ему взятку. Но он только улыбался в ответ. Эта новоприобретенная манера очень пригодится ему в будущем.

Домой он вернулся зрелым полицейским. Теперь он убедился, что сможет выполнять свою работу должным образом. Хуже того, что было сегодня, уже не будет.

Мэри молча выслушала его рассказ.

– А ведь это могла бы быть и Тесса, – добавил он. – Я все время об этом думаю. На месте этого ребенка могла бы оказаться она. И я решил, что я должен сделать что-то, чтобы изменить мир в лучшую сторону. Понимаешь, Мэри? Какой смысл в жизни, если ты не сделал ничего стоящего?

– Да, конечно.

– Я рад, что я полицейский. Мне нравится эта работа. Для этого нужно быть честным и справедливым. Никаких компромиссов.

И он заплакал, рыдания сотрясали его большое тело. Она подошла и обняла его. Плакал он долго, омывая слезами душу, пока наконец не пришло успокоение.

Она налила ему свежего чаю и подождала, пока он выпьет. Затем выключила духовку, поставила нетронутую еду в буфет, обняла его и отвела в постель.

Ночью во сне он часто вздрагивал, а она, не смыкая глаз, охраняла его сон.

Он не услышал, как внизу тихо открылась и закрылась входная дверь. У нее отлегло от сердца. Он бы вышел из себя, узнав, что Джимми только что вернулся. На сегодня и так достаточно.

Она услышала, как Джимми вошел в соседнюю комнату, затем скрипнула кровать, и наступила тишина.

Рядом в своей кроватке посапывала Тесса.

Эта ночь Мэри Соулсон показалась очень долгой.

– Джимми ушел? – спросил Соулсон, спускаясь в кухню к завтраку. Было около одиннадцати, глубокий сон рассеял вчерашние кошмары.

– Времени-то сколько! У них в школе уже скоро обед, – ответила Мэри, ставя на стол омлет с беконом. Чашка с чаем уже дожидалась его. Соулсон отпил глоток. Она улыбнулась. Он всегда пил чай перед едой.

– Когда ты вернешься?

– Сегодня у меня выходной, зачли вчерашнюю переработку. – Он наклонился через стол к коляске Тессы и потрепал ее по щеке. – Как он себя ведет, нормально?

– Джимми? Конечно, теперь его старший брат полицейский, и он больше не хочет неприятностей, не так ли?

– Посмотрим. – Младший брат Соулсона, пятнадцатилетний подросток, сгусток энергии, часто прогуливал занятия в школе и обладал талантом везде нарываться на неприятности. – Вот к чему приводит вседозволенность. Веселое поколение шестидесятых! Скорее неудавшееся поколение.