Маме – мечтательнице, как я (ЛП)

– На дороге, которую знаешь как свои пять пальцев? – Кэллам часто говорил, что знал все холмы, долины и тропы в десяти милях от лагеря лучше, чем свои пять пальцев.

– Я отвлекся, – он тряхнул головой пару раз и посмотрел на меня. Точнее, на мою грудь.

Я поправила лямку спортивного лифчика.

– Ага. Сколько лет ты бегаешь? Сколько жил в Калифорнии? Там девушек в спортивных лифчиках столько же, сколько парней в кепках.

Кэллам приподнялся на локте, кривясь. Он сильно упал. Если бы я знала, что так будет, не сняла бы футболку. Или все равно сняла бы. Особенно, учитывая, как он сейчас смотрел на меня.

– Да, но с ними я не целовался предыдущей ночью.

Я толкнула его в грудь, но ладонь осталась там. Я касалась его груди сквозь футболку, но не так. Не кожей на его теплой коже.

Мое сердце уже колотилось от бега, но теперь разогналось еще сильнее, когда его ладонь накрыла мою, прижимая к его груди и удерживая там.

– Эй, мне еще три с половиной мили осталось. Думаешь, ты сможешь встать и продолжить?

Он не мешал мне убирать из его волос листья и прутики, и он не спешил шевелиться.

– Подняться сложно. Я серьезно упал. Кто знает, что у меня за раны. Может, вообще сотрясение.

Я вздохнула и отряхнула его лоб. Казалось, он рухнул в гору земли.

– Не знаю, как быть с парнем, что не так крепок, как я.

– А я не знаю, как быть с девушкой, что возомнила себя сильнее меня, – он покрутил головой и протянул руку. – Хоть помоги встать. И мы закончим эти три с половиной мили.

Я схватила его за руку, стала тянуть, но он дернул меня за руку, и я рухнула на него. Дыхание вылетело из меня от удивления, от падения и от того, что я была на Кэлламе. Пока он был без футболки, а я – в спортивном лифчике.

Я не понимала, что вспотела, пока моя кожа не легла на его, но теперь я замечала только это, и как моя кожа почти прилипла к его.

– Как теперь? – он улыбнулся мне, мое лицо было в сантиметрах над его. Я ощущала его дыхание своей шеей, теплое и ровное.

– Так нельзя, – я пыталась отвлечься от его ладони, рисующей у меня на спине. Смогла. Но вместо той ладони и сосредоточилась на другой, которая скользнула мне за шею, пальцы запутались в моих волосах. – Целоваться вместо учебы. Вместо тренировки. Если я не буду сдерживаться, мы будем только целоваться.

Он нахмурился.

– Разве это плохо?

Я толкнула его в грудь, но не отодвинулась.

– Только если ты не про заваленные экзамены и исключение из команды по бегу за ужасные результаты.

Он без предупреждения поцеловал меня. Поднял голову с земли, нашел мои губы своими и поцеловал. Так, как прошлой ночью, будто я была всем. Началом и концом.

Когда он целовал меня, было просто забыть, что лето скоро закончится. Половина почти прошла, и вскоре мои ночи с Кэлламом закончатся.

Я отодвинулась, и он отпустил меня. Я знала, что он мог удержать меня силой. Это путало меня. Он хотел, чтобы я осталась, но и отпускал меня. Он хотел одного, я хотела другого… и он уважал это.

– Что такое? – Кэллам поправил шорты, сев, и глядел, как я расхаживала в паре футов перед ним.

– Не знаю, – я кусала ноготь. Я не делала так годами.

– Что–то не так, – его голос был спокойным.

– Ничего подобного, – я все грызла ноготь, расхаживая так быстро, что поднималась пыль. – Или все не так. Не знаю. Не понимаю.

– Так давай вычеркнем ничего, потому что и разговора нет, если ничего нет. Что такое?

Я сплюнула кусочек ногтя. Гадко. Если Кэллам и посчитал это отвратительным, он не показал этого.

– А не ясно?

– Начнем с главного, – прошла минута. – Твой папа уходит? – тихо предположил он.

Я фыркнула.

– Мне плевать, что он делает.

Он смотрел на меня, словно видел насквозь.

– Потому ты будто расплачешься?

Я провела рукой по глазам на всякий случай.

– Просто это было его идеей – приехать сюда. И он уехал. Даже не попрощался.

Кэллам молчал мгновение.

– Может, у него важные дела.

– Может, с экраном компьютера ему просто интереснее, – я пнула камешек на дороге. – Из–за него все разваливается вокруг меня, и он даже не старается это исправить.

– Ты даже не знаешь этого, – он поднял плечо. – И не давай другим власти над твоей жизнью. Это сложно потом убрать.

Я смотрела на деревья.

– Личный опыт?

Кэллам покачал головой.

– Мой брат любил играть жертву. Винил во всем папу. Он ощущал себя бессильным, но он сам отдал свои силы.

Я стиснула зубы. Кэллам не утешал меня, как сделали бы многие, выслушав меня. Он не впервые бросал мне вызов вместо этого.

– Я не отдаю никому власть, но я все еще виню папу в том, что он испортил нам жизни и ушел.

– Если бы он ушел совсем, он не звонил бы проверять, понимаешь?

– Он и не звонил, – сказала я.

– Гарри сказал, что говорил с ним.

Мой рот раскрылся, но звуков не было. Почему Кэллам знал это, а я – нет?

– Почему он не звонил мне?

– А ты бы ответила? Или его ждал бы автоответчик? Ты бросила бы трубку? Или поговорила бы? Дала бы ему хоть слово сказать? – он загибал пальцы.

– Да, да. Ты уже все доказал четыре пункта назад, – я вздохнула, зная, что он прав. Я бы не ответила, если бы папа позвонил мне. Я не хотела говорить с ним. Но у меня был на то миллион причин.