«Малыш Джонни-Попрыгун»

Мы смотрели на эти носки. Носки, носить которые мог только ребенок.

По-прежнему не говоря ни слова, Кейри встал и пошел к «Малышу Джонни», который стоял, накрытый покрывалом, между нашей палаткой и загоном для мулов. Он наклонился и положил носки под ствол орудия.

Затем мы отправились спать. Утром носков не было.

Прошло несколько недель. Муллинз выиграл в кости оловянную чашку, но продолжил пользоваться старой. Томас вырезал из дерева несколько шариков и раскрасил их в полоску. Я выменял у мальчишки-барабанщика свой старый складной нож на несколько глиняных статуэток. Мы не договаривались об этом. Мы просто… делали.

И всё это исчезло на следующее утро.

Мне казалось, и у меня были для этого определенные основания, что за всем стоял сержант Льюис. Именно он по ночам забирал оставленные вещи. Не из жадности, нет… он по-своему заботился о нас, считал, что не нужно нас разочаровывать, пусть у нас будет во что верить, каким бы идиотским предрассудком это ни было.

Призраки…

Кто вообще в такое верит?

Мы верили.

И, как я позже выяснил, верил сержант Льюис. Он не забирал те вещи. Он сам, как и мы, не мог объяснить происходящее.

Однажды вечером он написал письмо, но не понес его ротному писарю, а положил на ящик со снарядами и придавил камнем, чтобы не сдуло.

Сержант заметил меня. Он покраснел и сказал, что это письмо для его брата и он не собирается обсуждать это.

Я всё равно не настаивал. В конце концов, я знал, что у сержанта был только один брат, который погиб в битве за Форт-Самтер[5], ещё в самом начале войны. Погиб, как часто это бывало, сражаясь на противоположной стороне. Льюис как-то рассказал, что они сильно поругались, когда расставались, и с тех пор у него не было возможности примириться.

На следующее утро письмо, как и остальные вещи до него, исчезло. При этом камень остался нетронутым. Он так и лежал на ящике.

Ответа не последовало. Не могу сказать, обрадовались мы или огорчились.

Понемногу мы начали замечать и другое.

Мулы, к примеру. Чертовы упрямые мулы. Они стали такими спокойными и послушными, что нас это начало беспокоить. Они вели себя под шквальным огнем так, как не вели самые тренированные кони. Мы никогда подобного прежде не видели.

Порох никогда не сырел, какой бы мерзкой ни была погода. Мы слышали, как ублюдок Холлистер божился, что если бы не сырой порох, он бы всем задал жару. Но наш всегда был в порядке. Сухой, как песок в пустыне. Как бы медленно мы ни продвигались, мы всегда были готовы к бою.

И мы никогда не промахивались… по крайней мере, я такого не помню, с тех пор, как появился пацан. Никаких промахов, никаких травм, даже из-за того, из-за чего «Малыш Джонни-Попрыгун» получил своё название. Ушли в прошлое ожоги от пороха, сломанные отдачей пальцы, даже пепел и сажа перестали попадать в глаза. Наше 6-тифунтовое орудие вызывало уважение даже у таких, как Холлистер, что лишний раз доказывало, что мы стали самым эффективным расчетом во всем отряде.

Надежными и точными.

Даже в чём-то сверхъестественными.

Звук тоже изменился. Нам так казалось. Грохот бронзовой глотки «Малыша Джонни» стал звучать, как детский смех.

Затем настал самый ужасный, самый мрачный день.

Они удивились и испугались не меньше нашего. Ни мы, ни они не попали в засаду. Обе наши армии должны были просто тащиться, низко опустив головы под проливным дождем. Тучи висели так низко, что их, казалось, можно было достать рукой. Вспышки молний и раскаты грома глушили все остальные звуки вокруг.

До тех пор, пока не зазвучали горны.

Генералы, наверное, решили закончить всё до того, как стихнет буря. А может, разведки обеих сторон сочли друг друга достаточно уязвимыми для нападения. А может, просто настроение у всех было под стать погоде.

Тем не менее бой начался до того, как мы это осознали. Скользкая трава, скользкая грязь… мулы и лошади испускают клубы пара, кто-то отдает приказы, кто-то куда-то бежит, кто-то заряжает пушки и мушкеты.

12-фунтовик Холлистера получил прямое попадание и разлетелся по округе тысячами осколков. Взрыв сотряс землю. Затем послышался дребезжащий кашель — это загорелся порох. Я видел, как в воздух взлетела оторванная рука. Из дыма вышел человек, он держался за обожженное лицо и кричал.

Мы ответили огнем. Забивали, наводили, заряжали, стреляли и по новой. «Малыш Джонни» прыгал от отдачи. Его колеса всё глубже и глубже зарывались в сырую землю.

Рядом с нами взорвалась канистра, разбрасывая вокруг смертоносную шрапнель. Муллинз и один из братьев Брубейкеров упали. С Кейри сорвало фуражку, а вместе с ней и кусок скальпа. Я почувствовал покалывание в боку, словно кто-то тыкал в меня иголкой.

Весь удар пришелся по мулам, двое погибли сразу, а один оказался тяжело ранен. Весь расчет получил различные ранения, от былого спокойствия не осталось и следа.

Сержант Льюис собрался было что-то приказать, как выстрел из мушкета снес ему челюсть. Он осел наземь, прижимая ладонь ко рту, сквозь пальцы текла кровь и сыпались зубы. Кейри занял его место, но был ранен в бедро.