Малый дом в Оллингтоне. Том 2

Гейзби так часто беспокоился приезжать на улицу Маунт, где квартировал Кросби, и на улицу Одли, где находился комитет, в котором служил Кросби, на улицы, расположенные в столь неприятно близком соседстве одна от другой, что Кросби нарочно поместил последние слова, чтобы избавиться от посещения. Отправив записки, Кросби отдал приказание говорить, что его нет дома ни для кого, он боялся, что Гейзби заедет к нему после своих занятий и всецело увезет его в Сент-Джонс-Вуд.

Сырое мясо, компрессы из примочки и холодной воды, прикладываемые к подбитому глазу в течение всей ночи, не в состоянии были вывести этого страшного темно-синего пятна к десяти часам следующего утра.

– Опухоль опала, мистер Кросби, совсем почти опала, – говорила хозяйка дома, дотрагиваясь пальцем до пораженного места, – но синяк так скоро не проходит, уж вы извините. Нельзя ли вам остаться дома еще на денек?

– Да пройдет ли он через день, мистрис Филлипс?

Мистрис Филлипс не решалась дать утвердительного ответа.

– Перед тем как пройти, на нем еще появятся багровые полосы с желтоватым отливом, – отвечала мистрис Филипс. Казалось, что она была жена кулачного бойца: до такой степени хорошо она знала свойство синяков, поставленных под глазом.

– Значит, не пройдет и до завтра, – сказал Кросби, показывая веселость, между тем как в глубине души испытывал страшную муку.

– Пройдет дня через три, да и после того будет заживать постепенно. Пиявки… не знаю, чтобы они приносили когда-нибудь пользу.

Кросби и второй день пробыл дома, но на третий решился во что бы то ни стало отправиться на службу с синими и желтыми пятнами под подбитым глазом. В одной из утренних газет того дня он прочитал описание всего приключения. В ней говорилось, каким образом мистер К., который служит в Генеральном комитете и который в скором времени должен привести к брачному алтарю прекрасную дочь графа Де К., сделался предметом наглого нападения на платформе железной дороги, а вследствие этого должен оставаться безвыходно в своей квартире. Дальше говорилось, что виновный, как полагают, осмелился иметь виды на ту же самую леди и за эту дерзость получил в ответ презрение со стороны каждого члена упомянутого благородного семейства. «Утешительно, однако же, знать, – говорила газета, – что мистер К. вполне отмстил за себя, и так выпорол молодого человека, что тот не в состоянии встать с постели».

Прочитав это, Кросби увидел, что ему необходимо показаться немедленно и объяснить истину хотя бы настолько, насколько общество узнало бы ее без его объяснения. Поэтому на третий день Кросби надел шляпу и перчатки и отправился в комитет, хотя для подбитого глаза и не наступил период багровых полос с желтоватым отливом. Переход по коридору через курьерскую в его кабинет было делом весьма неприятным. Разумеется, все смотрели на него, как, конечно, ему не удалось притвориться, что он на это не обращает внимания.

– Боггс, – сказал Кросби одному из курьеров, – посмотри, не здесь ли мистер Буттервел!

Через несколько минут, как и ожидал Кросби, мистер Буттервел вошел в его кабинет.

– Кажется, дело серьезное, – сказал мистер Буттервел, взглянув на подбитый глаз своего сослуживца. – На вашем месте я бы не вышел.

– Конечно, неприятно, – сказал Кросби. – Но нельзя же все время сидеть дома. Вы знаете, что если человек день-другой не покажется, где нужно, про него сразу придумывают ужасные лживые истории.

– Но ради Бога скажите, как это случилось? В газетах пишут, что вы чуть не убили человека, который сыграл над вами такую шутку.

– Газеты по обыкновению лгут. Я до него не дотронулся.

– Неужели? Ну уж извините, после такого удара по лицу я переломал бы ему все ребра.

– Явились полисмены, и тем дело кончилось. Не позволят же поднимать шум и драку на платформе, ведь это не поле в Солсбери[7]. И притом, кто же знает заранее, что он может или не может сделать?

– Разумеется, это только и можно сказать после того, как сам поколотишь или тебя поколотят. Но что это за человек и что такое говорится в газетах насчет презрения к нему со стороны благородной фамилии?

– Все это вздор и ложь, и больше ничего. Он ни разу не встречал никого из фамилии Де Курси.

– Значит, правда в том, где дело касается другой девушки, не так ли, Кросби? Я ведь знал, что при нынешней помолвке вы находились в каком-то затруднительном положении.

– Не знаю, из-за чего и почему он изображал такого разъяренного зверя. Вы, верно, что-нибудь слышали о моих оллингтонских знакомых?

– О да, слышал.

– Клянусь, как перед Богом, что у меня и в мыслях не было ничего дурного против них.

– Молодой человек тоже был знаком с ними? О, теперь я все понимаю! Он просто хочет занять ваше место. Как видно, он недурно принялся за дело. Что же вы намерены с ним делать?

– Ничего.

– Ничего! Очень странно! Я бы представил его судьям.

– Дело в том, Буттервел, что я обязан пощадить имя той девушки. Я знаю, что поступил весьма дурно.

– Да-да, мне кажется, что очень дурно.