– Я хотел только оказать, что всякое неудовольствие, которое ты можешь испытывать относительно ее приданого, ты должен обращать на моего дядю, а отнюдь не на семейство в Малом доме.
– Я очень хорошо это знаю.
– И хотя ты можешь говорить что угодно о моем дяде, но я не вижу причины, по которой бы его можно было обвинять.
– Он должен был сказать мне, на что Лили может рассчитывать!
– А если ей ни на что нельзя рассчитывать? Дядя мой, кажется, не обязан рассказывать всякому, что он не намерен дать своей племяннице какое-нибудь приданое. Да и в самом деле, почему ты полагаешь, что у него есть подобное намерение?
– А разве ты знаешь, что у него нет его? Ведь ты же сам почти уверил меня, что он даст денег своей племяннице.
– Кросби, нам необходимо понять друг друга в этом отношении…
– Разве ты не уверял меня?
– Выслушай меня. Я не говорил тебе ни слова о намерениях дяди до тех пор, пока ты не сделал предложения Лили, с ведома всех нас. После этого, когда я уверился, что мое мнение по этому вопросу не может повлиять на твои действия, я сказал, что, может, дядя что-нибудь для нее сделает. Я сказал это потому, что так думал, и как твой друг я должен был высказать свое мнение во всяком деле, которое касается твоих интересов.
– А теперь ты изменил свое мнение?
– Да, изменил, но, весьма вероятно, без достаточного основания.
– Как это жестоко!
– Конечно, очень неприятно быть обманутым в своих ожиданиях, но ты не можешь сказать, что с тобой поступили неблагородно.
– И ты думаешь, что он ничего ей не даст?
– Ничего такого, что было бы для тебя очень важно.
– Неужели же я не могу сказать, что это жестоко? Я думаю, это чертовски жестоко. Придется отложить на время женитьбу.
– Почему ты сам не поговоришь с моим дядей?
– Поговорю, непременно. Сказать тебе правду, я ожидал от него лучшего, но, конечно, это были одни ожидания. Я откровенно ему выскажу все, и если он рассердится, тогда придется мне оставить его дом, тем дело и кончится.
– Послушай, Кросби, не начинай разговора с намерением рассердить его. Мой дядя – человек незлой, но только очень упрям.
– Но ведь и я могу быть таким же упрямым, как он.
Разговор прекратился, и друзья пошли по полю, засеянному репой, сетуя на счастье, не пославшее им случая набить дичи. Бывают иногда такие минуты настроения души, в которые человек не в состоянии ни ездить верхом, ни охотиться, ни делать верные удары на бильярде, ни помнить карты в висте, – в точно таком настроении находились Кросби и Дейл после разговора у ворот.
Несмотря на свою пунктуальность они опоздали на место свидания минут на пятнадцать, девицы явились раньше их. Разумеется, первые осведомления были сделаны о дичи, и, тоже разумеется, джентльмены отвечали, что птицы теперь меньше, чем бывало прежде, что собаки сделались какими-то дикими и что счастье охотников было невыносимо дурно. На все эти доводы, конечно, не было обращено ни малейшего внимания. Лили и Белл пришли не за тем, чтобы узнать о числе убитых куропаток, и, право, простили бы охотникам, если бы те не убили даже ни одной птицы, но они не могли простить недостатка веселости, который был очевиден.
– Не знаю, что с вами сделалось, – сказала Лили своему жениху.
– Выходили больше пятнадцати миль и…
– Я никогда не знала людей изнеженнее вас, лондонских джентльменов. Пятнадцать миль! Для дяди Кристофера это ничто!
– Дядя Кристофер выткан из более суровой материи, чем мы, – отвечал Кросби. – Такие люди появлялись на свет лет шестьдесят или семьдесят тому назад.
И молодые люди пошли через поле Груддока, через пастбища оллингтонской усадьбы к Большому дому, где сквайр стоял на площадке переднего подъезда.
Прогулка совсем не принесла тех удовольствий, которые обещала, когда только намечалась. Кросби старался возвратить свое счастливое настроение духа, но старания его оставались безуспешны. Лили, замечая, что ее нареченный ведет себя совсем не так, как ему следовало бы, сделалась необыкновенно унылой и молчаливой. Бернард и Белл не разделяли этого уныния, впрочем, Бернард и Белл, по обыкновению, всегда предавались молчанию более, чем другая пара.
– Дядя, – сказала Лили, – эти господа ничего не застрелили, и вследствие этого вы не можете себе представить, какими они кажутся несчастными. Всему виной эти негодные куропатки.
– Куропаток у нас много, только надо уметь их выследить, – сказал сквайр.
– Виноваты собаки, которые ужасно горячатся, – сказал Кросби.
– При мне они не горячатся, – заметил сквайр. – Не горячатся они и при Дингльсе. – Дингльс был главный егермейстер и смотритель дичи. – Дело в том, молодые люди, вы, верно, хотите, чтобы собаки исполняли за вас всю работу. Для вас, я вижу, большого труда стоит походить да поискать хорошенько дичи. Однако, мои милые, вы опоздаете к обеду, если не поторопитесь.
– Сегодня вечером мы не будем у вас, – сказала Белл.
– Почему же?
– Потому что мы намерены остаться с мамой.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное