В ответ мне сообщили, что мастер Иванов здесь уже давно не работает. Тогда я попросил позвать мастера Борисова. Мне ответили, что и мастера Борисова здесь тоже нет. Да и не было. Вы, видимо, не туда попали. Трубку, однако, не повесили. Возникла пауза. Это была так называемая
— Диктуйте!
Я смирился и продиктовал полученное утром письмо. А затем повторил его, чтобы текст, снятый с голоса, можно было проверить.
— Хорошо. А теперь запоминайте, — сказали мне.
И в ближайшие полминуты неожиданно выяснилось, что я должен, оказывается, достать так называемый «Красный план» (то есть, план санитарных мероприятий на этот месяц), и что нужно установить количество постов, охраняющих горисполком — их сменяемость, график (прерогатива отдела безопасности), и подумать о том, как бы можно было заблокировать пульт, и достать запасные ключи от черного хода, и проверить, нельзя ли из внешних подвалов попасть во внутренний двор.
В общем, кажется, меня принимали за террориста.
— Вы с ума сошли! — сдавленно сказал я. — Я же объяснял вам, что не буду работать вслепую. Что вы там готовите: заговор, переворот? И в конце концов, я хочу переговорить непосредственно с Курицом. Возникает такое ощущение, что вы прячете его от меня…
— Только не надо эмоций, — холодно сказали в трубке. — Вы запомнили? Контакт — через пару дней. И учтите: мы вас вторично предупреждаем.
— Интересно, о чем? — с тихим бешенством спросил я.
— О том самом, Николай Александрович. О том самом, — сказали в трубке.
И сейчас же, теснясь, понеслась череда коротких гудков. Я от ярости чуть не ударил по ни в чем неповинному автомату. В горле пухла тупая и горькая сила слез. За кого они в самом деле меня принимают? С Леней Курицом я не могу связаться уже который день. Было очень похоже, что нас с ним действительно — мягко и аккуратно
Я не сразу заметил, что будку накрыла какая-то тень. И отпрянул — почувствовав на затылке дыхание. Сердце, яростно прыгнув, едва не выскочило из груди. Но я тут же, с большим облегчением догадался, что это — не оживший полковник. Я увидел измятый и грязный, но все же добротный костюм, и рубашку, выглядывающую из-под разрезов жилета, и жгутом перекрученный галстук, и клинышек бороды.
— Фу… — сказал я, — как вы меня напугали, профессор. Ну, нельзя ж так внезапно, ведь я ж вас неоднократно просил. Ну — пустите, я вылезу, мне пора на работу…
Но профессор, раскинувший руки, и не думал меня пропускать.
— Есть принес? — спросил он гортанным клокочущим голосом.
— Нет, — ответил я. — Извините. Сегодня забыл. Извините. Но завтра я принесу — обязательно…
И я сделал попытку — отжав — приоткрыть заслоненную дверь. Потому что внутри автомата я был — словно пойманный в клетку.
— Нет. Не надо, — сказал профессор. — Не надо. Тебе нельзя.
— Почему же нельзя? — спросил я как можно спокойнее. Но профессор вдруг потерял ко мне всяческий интерес. Повернулся и проскользнул сквозь изогнутую арматуру. И побрел по горячей безжизненной известковой земле.
А дойдя до белеющих ям, неожиданно обернулся.
— Крысы! Крысы уходят из города!.. — крикнул он.