Мальтийское эхо

«Да», — подумал Андрей, вспомнив Пушкинского «Пророка», — «Прав Николай: есть «главное в жизни»». Он вспомнил так же, как в студенческие годы наряду с лекциями Г.Н. ему очень нравились лекции по философии, которые читал профессор Гисманик Марк Григорьевич. Он был похож на монаха-капуцина, с венчиком кудрявых волос вокруг лысой большой головы, с вкрадчивым, мягким, чуть картавым голосом, с пухлыми пальчиками, которые аккомпанировали мыслям. И с этаким обликом Марк Григорьевич нес гражданско-политическое служение воинствующего атеиста. Он читал лекции, участвовал в диспутах. Даже нам, студентам, было видно: притворялся. Вспомнилось, как на экзамене по историческому материализму Андрею попался вопрос о роли искусства. В учебниках того времени эта роль была скучнейшая: воспитательная, познавательная и эстетическая. В общем, «кушать подано». С гениями все вроде понятно: одни, как апостол Павел, «глаголом жгут сердца людей», другие рисуют, ваяют, сочиняют музыку. Вопрос «С кем вы, мастера культуры?» Андрей периодически обдумывал, переиначивая «Зачем вы, многочисленные мастера культуры?». Наиболее импонировал ответ умницы Ю. Лотмана. С его точки зрения, даже у Создателя впереди поле случайностей и проблема выбора, и мир движется вперед по одному из возможных путей, оставляя позади себя ту историю, которую мы пытаемся понять и изучать. Так и самый обыкновенный «мастер слова» может в свое удовольствие сочинять свои истории. В конце концов, если веришь в себя, делай что хочешь, и не всегда, что надо. Пиши свои сочинения «в стол», покажи соседке. Если повезло читать лекции по гуманитарным дисциплинам, то можно в меру «полетать».

Николай наконец-то заснул. Рукопись снова была извлечена из сумки. Андрей листал рукопись быстро, выхватывая из повествования главное и делая пометки на полях. Особенно Андрея занимала история кораблекрушения апостола Павла у берегов Мальты.

— 3 -

Как прекрасно приехать в Ленинград ранним утром. Восемь лет учебы студентом, затем аспирантом в 1970–1979 годах — самое лучшее время в жизни, самое главное время для жизни. В те далекие годы Андрей услышал песню, кажется Рождественского, и связал ее с Питером: «…город в утренней дымке, город ранней весной… город, где ты невидимкой рядом со мной». Услышал один раз, и больше, почему-то, никогда. А запала в душу навсегда. И сам город невидимкой убаюкивает душу, возрождает любовью.

Когда позднее ненадолго наезжал в Питер, по делам или просто отдохнуть на день-другой, маршрут составлялся традиционный. Сейчас пять утра, сумка оставлена в камере хранения Московского вокзала, отсюда же в 6:30 завтрашнего утра нужно следовать дальше до места. Побродить Андрей планировал до полуночи, а затем можно почитать и подремать на вокзале, если на ночь не удастся снять жилье.

Вот и стрела Невского проспекта, с полчаса неспешно можно пройтись пешком в сторону Адмиралтейства, потом проснувшимися троллейбусами до Казанского собора. Дальше, оставляя справа Дворцовую площадь, через сквер — до «Медного всадника». Утро чудесное, как чудесны творения Росси, Монферрана и Фальконе. Вдоль Невы путь лежал до Дворцового моста. Андрей с волнением и нежностью оглядел панораму, остановил взгляд на родном университете. Будто в некоем театре раздвинулись, слегка колыхаясь на ветру, волшебные шелковые занавесы, и вот уже неровными мазками пишется один сюжет из былого, другой… Наверное, так создавался «Руанский собор» Моне. Андрей подумал, что гении импрессионизма улавливали какой-то миг и оставляли его в этом дымчатом искривленном «ковровом» пространстве навсегда, и для себя, и для потомков.

Неторопливо пошел по мосту. Вот Стрелка Васильевского острова. Опять завораживают монументальные формы русского ампира, теперь в архитектуре Тома де Томона. Наш герой обошел ростральные колонны и обратно по мосту вышел на Дворцовую площадь. Ампирный ансамбль площади и барочная пышность Зимнего Дворца — Росси и Растрелли.

Андрею всегда было важно знать имена архитекторов, их судьбы. Он вспомнил, как Кваренги, проходя мимо Смольного монастыря Растрелли, снимал шляпу. Хмурый был человек Кваренги, но умел отдавать должное.

Звонок на сотовый, неожиданный в четверть десятого утра:

— Здравствуйте, Андрей Петрович. Меня зовут Вера Яновна, я внучка Марии Родиславовны. Она сообщила мне, что вы должны быть завтра в усадьбе, дала ваш телефон и просила позвонить. Вы уже в Питере?

— Здравствуйте, Вера Яновна. Я в Ленинграде.

— С приездом. Может, вам что-то нужно? Я живу здесь и работаю в Историко-архивном институте. Мы почти коллеги. Я знаю, что вы учились в Ленинграде, и в плане экскурсии моя помощь не требуется. Но все-таки…

Андрей нарочно сказал «в Ленинграде», как бы давая понять, что у него уже назначено свидание со своим городом, и то, что незнакомка тоже повторила «в Ленинграде», выдавало в ней необходимую меру понимания.

— Нет, нет, спасибо за заботу. Я поброжу, вспомню прошлое. Вы помните у Ахмадулиной: «А этот город мной любим за то, что мне не скучно с ним…»?