Малькольм

Малькольм почувствовал себя совершенно одиноким, еще более одиноким, чем на скамье. Уединенная пустота дома; потолки, высокие, как в замке; ковры, что толсто проминались под ногами; автопортреты Элоизы; изображения негров с бледными глазами; картины странных, не существующих, наверное, животных, что глазели на него отовсюду: все это напомнило Малькольму о ранних путешествиях с отцом по странам, чьих имен ему уже не воскресить. Но на этот раз его одиночество было еще безнадежней, потому что он совсем не понимал, что происходило вокруг него. В то же время он чувствовал, что его место — в этом доме, с цветными музыкантами, картинами и еженощной переменой кровати.

Из подвала поднялась кошка, окинула мальчика оценивающим взглядом и поднялась на следующий этаж. Все три этажа в этом доме были обставлены одинаковой мебелью и работами Элоизы. И на все этажи время от времени врывались звуки контрабаса, саксофона и фортепиано.

Во всем доме в любой час стояло предвечерье, ранний вечер на пороге сумерек. Здесь стояла прохлада, словно вечная осень, осень, которой не перейти в зиму из-за поломки в космической машинерии. Здесь так и будет осенне, будет прохладно, но мало-помалу все начнет распадаться, одно за другим: немного оползут вниз стены, покоробятся странные картины, мифические звери немного дальше отведут взгляды, прежде чем неразличимо исчезнуть, струны контрабаса ослабнут и опадут, наморщатся и сольются с древесиной инструмента фортепианные клавиши, и прекрасный альт-саксофон съежится фольгой.

Малькольм не знал, как долго он спал, но, проснувшись, вдруг увидел кота, который опять смотрел на него, а позади кота — Кермита.

— Крошка, — воскликнул Малькольм. — Ты сбежал!

Кермит рассмеялся, озорно скривив губы.

— Я чуть не превратил тебя в кота, — сказал он Малькольму.

— Садись же, — распорядился Малькольм, словно хозяин дома. — Как ты оказался здесь?

— Дверь была открыта, и я зашел сюда с утренней прогулки, — сообщил Кермит.

— Я не знал, что ты… прогуливаешься, — удивленно ответил Малькольм. — Ты не боишься?

— Чего мне бояться: что собака проглотит? — рассмеялся Кермит, на этот раз с горькой ноткой.

— Я за тебя переживаю, только и всего, — Малькольм был серьезен.

— Так великая художница и джазовая королева сумела сделать тебя настоящим узником?

— Может, и сумела, — признал Малькольм. — А может, я и раньше был таким.

— По мне, ты именно узник, — согласился Кермит. — Но со скамьи попасть в… бордель, назовем его так. Что ж…

Кермит рассмеялся немного сердечней, чем надо, а Малькольм сел, держа руки на коленях.

— Видишь, я здесь персона нон грата, — заметил Кермит, отсмеявшись, — или, проще говоря, Элоиза меня ненавидит. Мне понадобилось немало мужества, чтобы придти сюда.

— Чего ради такой преуспевающей женщине ненавидеть тебя? — удивился Малькольм. Его челюсть отвисла, глаза наполнились любопытством.

— Это старая вражда, — ответил карлик, с удовольствием предвкушая будущий рассказ. — Несколько лет назад… вернее, два года назад, я позвонил ей по телефону. Это для нее орудие пытки. И укрепив себя четырьмя-пятью рюмками, я просто сказал ей: «Элоиза, дорогая, почему вы считаете, что я не достоин приглашения на один из ваших soiree?». От эмоций она потеряла дар речи, как только умеют терять дар речи старые шлюхи в отставке, вроде нее. Пока она была скована собственным безмолвием, я продолжил: «Не качество ли моих картин, которые, по признанию критиков, бесконечно превосходят ваши, препятствует моему включению в ваш список гостей? А, может быть, в моем пригожем и элегантном присутствии ваша тучность и надутое обаяние станут особенно отвратительны?»

— Ты ей это сказал? — Малькольм придвинулся ближе.

— Говорю тебе, я был пьян, — едко ответил Кермит и продолжил с прежним наслаждением, — Она, собственно, тогда же извинилась передо мной, сказала, что меня не приглашали по недосмотру, ненамеренно, и пр. Но унять меня было не так-то легко… — «Кажется, есть одна причина, по которой мое имя не попадает в списки приглашенных». — «О какой еще причине вы говорите?» — прокричала она тогда тонким, дрожащим голосом… — «Ваш муж, дорогая Элоиза, большой охотник до моих поцелуев!»

Малькольм вскочил и прошагал в угол комнаты. Он стоял там бездвижно и немо, как получивший наказание ученик, пока Кермит с закрытыми глазами хохотал над своим анекдотом. Наконец, лилипут понял, что его друг отдалился от него.

— Что ты делаешь в углу? — прокричал Кермит, когда оправился от веселья. — Выходи оттуда.

Малькольм не стронулся с места, и Кермит подошел к нему и взял за руку.

— Карлик не сумел развлечь его королевское высочество? — спросил Кермит суховато и вывел Малькольма из угла.

— Сядь, — теперь крошка командовал Малькольмом, и мальчик повиновался с пресным выражением лица.

— Скажи мне, милое дитя, — произнес карлик. — Ты случайно не девственник?

Гортань Малькольма задвигалась, его голосовые мышцы будто повторяли вопрос Кермита.

— Тебе нарисовать картинку? — лилипут выстрелил в мальчика сердитым взглядом.

— Не совсем, — ответил Малькольм.