Малина

Антуанетта своим уверенным резким голосом называет несколько имен, рассаживает гостей. Сначала подают обыкновенный суп с ливерными клецками. Принцип Антуанетты, особенно здесь, в их санкт-вольфгангском доме, — придерживаться старой венской кухни. На стол у нее не должно попадать ничего ненадежного, новомодного, также ничего французского, испанского и итальянского, здесь вы не испытаете неприятного удивления от переваренных спагетти, как у Ванчура, или вязкого пресного сабайона, как у Мандлей. Возможно, тем, что названия блюд и сами блюда остаются у нее неподдельными, Антуанетта обязана фамилии Альтенвиль, и она знает, что большинство гостей и родственников понимает этот ее принцип. Даже если предположить, что ничего венского больше нигде не останется, — у Альтенвилей, пока они живы, можно будет есть настоящий сливовый компот, королевскую картошку и жаркое по-гусарски, у них не будет водопровода и центрального отопления, полотенца будут по-прежнему из домотканого полотна, и в доме будет вестись «непринужденный разговор» (не путать с «беседами», «обсуждениями», «спорами») — исчезающая разновидность невесомого скольжения слов мимо присутствующих, которое способствует перевариванию пищи и поддерживает хорошее настроение. Чего не понимает Антуанетта, так это того, что ее художественное чутье в этих областях развилось более всего благодаря духу семьи Альтенвиль и менее всего благодаря ее собственным несколько путаным познаниям и случайным приобретениям образцов современного искусства. Половина гостей вынуждена сегодня говорить по-французски из-за дальних родственников Атти — какого-то дядюшки Бомона и его дочери Мари. Когда французский начинает одолевать, Антуанетта перебивает разговор просьбой: «Атти, будь так добр, очень дует, ну да, я же чувствую, дует вон оттуда!» Атти встает два раза подряд, плотнее задергивает занавеси, вертит и дергает оконные шпингалеты. «Наши теперешние мастеровые — это же просто халтурщики!» «Mais les artisans chez nous, je vous en prie, c'est partout la même chose! Mes chers amis, vous avez vu, comment on а detruit Salzbourg, meme Vienne! Mais chez nous à Paris c'est absolument le même, je vous assure!»[46] — «Знаешь, Антуанетта, я поражаюсь, как ты нынче все добываешь! Да, без Антуанетты, — но ей хорошенько достается! Нет, мы заказали себе совсем простой сервиз из Италии, из Вьетри, это там на юге, да ты же знаешь, не доезжая Салерно!» И мне вспоминается чудесное большое блюдо из Вьетри, серо-зеленое, с растительным орнаментом, оно сгорело, исчезло, это было первое мое блюдо для фруктов, почему сегодня возникает не только водка с апельсиновым соком, но и керамика из Вьетри? «Vous tes sûre qu'il ne s'agit pas de Fayence?»[47] «Господи! — восклицает Антуанетта, — дядя Гонтран совсем сбил меня с толку, помогите мне, пожалуйста, мне только сейчас пришло в голову, что слово «фаянс», возможно, происходит от слова «Фаэнца», — или это просто одно и то же, надо же, век учись». — «Бассано дель Граппа? II faut у aller une fois, vous prenez la route, c'était donc, tu te rappelles, Marie?» — «Non»[48], — холодно говорит эта Мари, и старик Бомон неуверенно смотрит на дочь, потом на меня, однако Антуанетта из-за этой холодной Мари переводит разговор опять на Зальцбург и, ковыряясь в фальшивом зайце, шепчет мне: «Нет, фальшивый заяц сегодня не тот, что всегда». А потом, громко, другим: «Кстати, о «Волшебной флейте» — вы все ее смотрели? И что вы теперь скажете? Анни, передайте Йозефине, сегодня она меня ужасно расстроила, она знает чем, можете ей не объяснять. Ну а что вы прежде всего скажете о Караяне? Для меня этот человек всегда был загадкой!»