Однажды поздним сумеречным вечером Овечка сидит у себя в квартире, перед нею — тетрадка и отдельные листки, ручка, карандаш, линейка. Она что-то пишет и подсчитывает, зачеркивает и пишет вновь.При этом она вздыхает, качает головой и снова вздыхает:— «Нет, это невозможно», и продолжает считать
Комната очень уютна: низкий, в балках потолок, мебель красного дерева, теплых, коричневато-красных тонов. Никаких претензии на современный стиль, и она ничего не теряет от того что на стене красуется вышитое черно-белым бисером изречение «Верность до гробовой доски». Это вполне в духе всей комнаты, как в духе ее и сама Овечка с ее нежным лицом и прямым носиком, одетая в просторное голубое платье с узким, машинной работы, кружевным воротничком. В комнате приятно тепло, и всякий раз, когда промозглый ноябрьский ветер со свистом налетает на окна, в комнате становится еще уютнее.
Наконец Овечка управилась с подсчетами и еще раз перечитывает свои записи. Вот как выглядит то, что она написала со множеством подчеркиваний, где крупными, где мелкими буквами:
МЕСЯЧНЫЙ БЮДЖЕТ
Примечание:
А. Приход:
Месячный оклад 200 марок
Б. Расход
1. Питание:
Масло и маргарин 10
Яйца 4
Овощи 8
Мясо 12
Колбаса и сыр 5
Хлеб 10
Бакалея 5
Рыба 3
Фрукты 5
Итого — 62
2. Прочее:
Страхование и налоги 31,75
Профсоюзные взносы 5,10
Плата за квартиру 40
Проезд 9
Освещение 3
Отопление 5
Одежда и белье 10
Обувь 4
Стирка и утюжка 3
Средства для чистки 5
Сигареты 3
Развлечения 3
Цветы 1,15
Покупка новых вещей 8
Непредвиденные расходы 3
Итого — 134
==================================
Итого 196 марок
Неприкосновенный запас 4 марки.
Нижеподписавшиеся обязуются ни под каким видом, ни под каким предлогом не расходовать деньги в иных целях, кроме вышеуказанных, и строго держаться в рамках бюджета.
Овечка медлит еще мгновенье. «То-то мальчуган удивится», — думает она, затем берет перо и подписывается. Собрав письменные принадлежности, она аккуратно складывает их в ящик секретера. Из среднего отделения она достает пузатую голубую вазу и начинает трясти ее над столом. Из вазы выпадают две-три бумажки и немного серебра, несколько медяков. Она пересчитывает деньги; считай не считай, всего-навсего сто марок. С легким вздохом Овечка прячет деньги в другой ящик и ставит пустую вазу на место. Она подходит к двери, гасит свет и удобно устраивается в плетеном кресле у окна, сложив руки на животе и широко расставив ноги. Из слюдяного окошечка плиты на потолок падает красноватый отсвет, он тихо танцует взад-вперед, останавливается вдруг, долго дрожит на месте и снова начинает танцевать. Хорошо сидеть вот так дома, одной, в сумерках, ждать мужа и слушать, не шевельнется ли под сердцем дитя. Чувствуешь, как в тебе поднимается что-то большое и широкое, выходит из берегов, разливается все шире… Вспоминается море. Оно так же вздымалось и опадало, ширилось, и тогда тоже непонятно было, зачем это, но было так хорошо…
Овечка давно заснула. Она спит полуоткрыв рот, уронив голову на плечо, спит легким, быстролетным, радостным сном, возносящим и баюкающим ее в своих объятьях. Она мгновенно просыпается и возвращается к действительности, как только ее мальчуган зажигает свет и спрашивает:
— Ну, как дела? Сумерничаешь, Овечка? Малыш не стучался?
— Нет. Еще нет. Между прочим, здравствуй, муженек.
— Здравствуй, женушка, Они целуются.
Он накрывает на стол, она возится у плиты. Несколько нерешительным голосом она говорит:
— Сегодня у нас треска с горчичным соусом. Такая дешевая попалась…
— Не возражаю, — отвечает он. — Иной раз я вовсе не прочь отведать рыбы.
— У тебя хорошее настроение, — говорит она. — Что, дело пошло на лад? Как подвигается рождественская торговля?
— Начинает помаленьку оживляться. Публика еще не раскачалась.
— Ты сегодня хорошо торговал?
— Да, сегодня мне повезло. Наторговал на пятьсот марок с лишним.
— Ты у них, наверное, лучший продавец.
— Нет, Овечка. Гейльбут лучше, Да и Вендт, пожалуй, мне не уступит. Только у нас опять будет что-то новое.
— Что именно? Уж наверное ничего хорошего.
— К нам назначили организатора. Он должен реорганизовать предприятие — навести экономию и все такое прочее — Ну, на вашем-то жалованье много не сэкономишь.
— Разве узнаешь, что у них на уме? Уж он что-нибудь да придумает. Лаш слыхал, будто ему положили три тысячи в месяц.
— Как? — изумляется Овечка. — Три тысячи в месяц — и это Мандель называет экономией?
— Не беспокойся, уж он окупит себя с лихвой, уж он что-нибудь да придумает.
— Но что? Что?
— Поговаривают, будто теперь и у нас каждому продавцу установят минимум: обязан продать на столько-то, а не сможешь — вылетай вон.
— Какая низость! А если покупатель не идет, если у него нет денег, если ему не нравится ваш товар? Это ни в какие ворота не лезет!