Маленький Бобеш

— Как дела? — спросила мать, едва отец открыл дверь. — Я тебя жду не дождусь.

— Как дела? Для начала нас подержали в приемной. Пришлось изрядно подождать хозяина. Ну, а дела такие. Дакснер и слышать не хочет, чтобы уволенных взять обратно. Даже, говорит, задаром не возьму. Подлец! — Отец при этом бросил пальто на стул так стремительно, что стул упал. — «Будем бастовать!» — сказали мы на это. «Хорошенько, господа, подумайте, — советовал он нам. — Забастовку все равно вы не выиграете, только себе хуже сделаете. Уволить рабочих — мое право. На моей стороне закон — ведь я плачу большие налоги государству. Помните, государство и власть всегда будут на моей стороне. А вы своими действиями вредите государству, вы идете против государства. Бастовать вы, конечно, можете, но имейте в виду: я выдержу дольше, чем вы». Представь себе, так нам и сказал, наглец! — Отец опять в волнении заходил по комнате.

— Я так и думала, что все плохо кончится, — вздохнула мать.

От соседей вернулись дедушка с бабушкой. Дедушка, как только увидел отца, сразу с порога спросил:

— Ну, что вы решили?

— Завтра начинаем забастовку. Отступать больше нельзя. Наших условий Дакснер не принял.

— Господи, боже мой, забастовку! Вот беда! — испугалась бабушка.

— Молчи, ты этого не понимаешь! — оборвал ее дедушка и обратился к отцу: — А у вас есть хоть какая-нибудь надежда? Вы думаете выиграть?

— Дакснер угрожает, но мы должны защищаться. У нас другого оружия нет. Наше единственное оружие — забастовка. Товарищи из столярного цеха нам сказали, что Дакснер должен уступить, иначе он не сумеет вовремя сдать заказ для Вены. Конечно, Дакснер рассчитывает на штрейкбрехеров… Но он обманется. Все столяры идут вместе с нами.

— Ну, тогда, я думаю, вы можете и выиграть, — сказал дедушка и пошел к печке выбить пепел из своей окованной трубки.

— Мне это, Йозеф, не нравится, — начала бабушка, — я скажу тебе прямо. Сейчас у тебя какая-никакая, а есть работа. Что ты заботишься о других? Разве кто-нибудь заботился о тебе, когда ты летом шесть недель был без работы? Зачем ты ввязался в это дело? Зачем ты вступил в эту… как это называется… в организацию? Зачем пошел к социалистам? Ну, так…

Бабушку перебил дедушка:

— Что ты все ворчишь? Ты ведь до самой смерти не поймешь, что на свете делается.

Бабушка погрозила деду пальцем:

— Я все хорошо знаю, хорошо понимаю! Пока Йозеф не ходил по собраниям, пока не перешел к этим социалистам, он был совсем другим человеком. Мирным и разумным… А теперь, как стал получать их газеты, читать безбожные книжки, так… Разве могут что-нибудь бедные люди сделать против богатых? Разве в силах они пойти против? Бастовать? Вышлют против вас жандармов, да еще и арестуют… Тем дело и кончится. Не дай бог, доведет Йозеф всю семью до беды… Выгонят его с работы, арестуют, а что дадут ему потом эти социалисты?

Бабушка от гнева вся покраснела и говорила, почти не переводя дыхания. Отец, мать и дедушка хмурились при ее словах — чем дальше, тем больше. Мать даже схватила бабушку за руку, которую та все время поднимала вверх, чтобы придать значительность своим словам.

— Прошу тебя, мама, замолчи, ведь…

Но бабушка не дала матери договорить:

— Хорошо, буду молчать, замолчу совсем, но увидите — слова мои сбудутся, добром это не кончится! Нет! Господа всегда были на свете, и бедные люди всегда были. У господ было право и власть, а бедные должны были подчиняться и работать. Это уж так. На том свет стоит, и по-другому никогда не будет.

Дедушка во время этой бабушкиной речи поднялся с лавки. И теперь он почти кричал:

— Ну, хватит, слышали мы эти речи! Я тебе тоже кое-что скажу. Пока будут на свете такие глупые люди, как ты, Дакснеру и ему подобным всегда будет хорошо. Да, ты права. Бедные люди были испокон веку, но глупые люди тоже были испокон веку. Правда, всегда были также и умные люди. И вот, слава богу, глупых людей на свете убавляется, и будет их все меньше и меньше. Люди учатся думать, люди кое-что уже сумели выдумать. Вот посмотри, что только на наших глазах появилось: автомобили, аэропланы и всякие другие изобретения. Ну, и раз люди способны на такие вещи, почему бы им не могло наконец прийти в голову, что существует на свете великое мошенничество и великая несправедливость, если тысячи людей обязаны работать на одного?

Дедушка нервничал и вертел своей трубкой прямо перед носом бабушки. Бабушка все время отклоняла голову назад, опасаясь, как бы ненароком трубка не задела ее. Отец поддерживал дедушку:

— Правильно, отец, правильно.

Дедушка от быстрой речи и от возбуждения стал задыхаться и поэтому снова сел на лавочку набить себе трубку. И уже с лавки, как будто объясняя, почему он так разошелся, добавил:

— Меня всегда выводит из себя, когда она (то есть бабушка) каркает. Вечно она пророчествует, что все плохо кончится, что на свете все должно остаться по-старому, как и было испокон веков.