Маленький Бобеш

Бобеш еще никогда не видел, как плачет отец. Он плакал совсем по-другому — не так, как мать или бабушка. Глаза он платком не вытирал, вытирал их рукой, краем ладони. Потом Бобеш заметил дедушку. Он тоже плакал, и рот его, хотя и был закрыт, двигался, усы — тоже.

На следующий день отец принес маленький белый гроб. Мать постелила в нем, как в люльке. Она обмыла Франтишека, переодела в чистое белье. И, когда надевала ему на ножки белые чулки, на пальчике ноги стал виден незаживший нарыв.

— Смотри, мама, нарыв у Франтишека еще не зажил.

— Теперь ему уже не больно, Бобеш.

— Теперь у него уже ничего не болит, мама?

— Ничего, милый Бобеш. Теперь он отмучился.

Франтишека положили в гроб.

Бобеш хотел погладить его по головке, но сразу же отдернул руку:

— Мама, он холодный.

— Наш маленький воробышек! Бедный малыш…

— И он больше никогда не откроет глаза?

— Никогда.

— И его закопают в землю?

— Да.

— Мама, и он взаправду ничего не чувствует и никогда не проснется?

— Нет, Бобеш, никогда.

— А что с ним станет?

— Постепенно он будет растворяться в земле и через несколько лет растворится совсем.

— Как это, мама, — растворяться?

— Так, уходить в землю.

— А что из него в земле будет?

— Он превратится…

— Во что?

— В землю. — Потом мать взяла Бобеша на руки и сказала ему: — Когда ты вырастешь, Бобеш, большой, будешь такой, как отец, ты сходишь на кладбище, подойдешь к могилке Франтишека — и увидишь там цветы.

— Например, златоцвет, да?

— Например, златоцвет.

— Ну и что?

— Эти цветы берут жизнь из земли, а в той земле, благодаря которой они живут, — в той земле и растворится наш Франтишек.

— Так, значит, мама, эти златоцветы будут из него, да?

— Да, и травка, и незабудки, и златоцветы, и все, что растет.

— Но Франтишек уже об этом не узнает?

— Франтишек — нет, а мы об этом будем знать. И будем о нем вспоминать, пока будем живы. А когда мы умрем, то те, кто останется после нас, будут вспоминать о нас. Мы ведь все умрем.

Мать вздохнула и поставила Бобеша на пол. Бобеш ни о чем больше не спрашивал. Он смотрел на гроб, на бледного, чисто одетого Франтишека, и слезы набегали ему на глаза. Потом он зашел за печку, в уголок, где лежали его игрушки, взял из жестяной коробочки из-под гуталина самый красивый и самый «счастливый» свой шарик и положил его под подушку Франтишеку.

«Пусть этот шарик, — думал Бобеш, — будет там с ним, и если Франтишек на самом деле весь уйдет в землю, то пусть останется здесь хотя бы этот шарик на память». Ни матери, ни кому другому Бобеш ничего о шарике не сказал…

— Бобеш, посмотри еще раз на Франтишека, — сказала мать на следующее утро. — Отец закроет крышку, и больше никогда его не увидим.

Бобеш еще раз взглянул на Франтишека; посмотрели на него и все остальные. Никто уже громко не плакал, все только вытирали слезы.

Мать шептала:

— Воробышек мой маленький, воробышек мой маленький! Бабушка добавила:

— Как ангелочек!

Бобеш в последний раз погладил холодные щечки Франтишека, мать провела по волосам Франтика и поцеловала. Прежде чем отец заколотил крышку, Бобеш заметил, что на лобике и на закрытых глазах Франтишека остались мамины слезы. Они блестели, как роса.

Глава 44 ЦИРК ГРАНД

Снова начался учебный год. Бобеш ходил уже во второй класс, но сидел опять на первой парте, потому что он был все еще самым маленьким в классе. Бобешу было очень интересно, как же будут учить во втором классе, но, оказалось, что все было по-старому. Все, о чем спрашивали, он знал еще по прошлому году. Он даже пожаловался на это матери. И тогда она ему объяснила, что сначала всегда бывает повторение, потому что часто дети во время каникул многое забывают. Мать, конечно, была права. Некоторые позабыли совершенно все. Например, Аничка Врбова не знала даже, сколько будет, если от одиннадцати отнять два.

Отец Бобеша целых шесть недель летом был без работы. После злосчастной истории с Бинго с дороги его уволили. Потом, правда, ему удалось устроиться на фабрику. И вот уже два месяца, как он работал там истопником. Попал он на фабрику так. Там разорвало котел, убило истопника и двух рабочих, находившихся в котельной. Никто потом за эту работу не хотел приниматься, и тогда подал заявление отец. Мать его отговаривала, говорила, что от страха она вся иссохнет, будет каждую минуту думать об опасности. Но что мог сделать отец, если им совершенно не на что было жить? Мать, правда, шила рубашки на продажу. Но это был такой маленький заработок, что едва хватало на хлеб с солью. У дедушки с бабушкой вообще никакого заработка не было. Кто возьмет на работу таких старых людей, если и молодым теперь недостает работы? Дедушка очень переживал и иногда жаловался, что на старости лет пришлось сесть на шею детям. Но мать бранила его:

— Разве можно тебе, отец, жаловаться? Разве ты не кормил нас в молодости? Хорошо, что хотя бы частично мы можем теперь оплатить наш долг. Кто знает, что будет с нами, когда мы станем такими же старыми?