Нам нечего было делить и нам было легко говорить и слышать, понимать и прощать. В конце-то концов, не я пренебрег ее супчиком! Наверняка и не я был причиной страданий этого юного существа в суконной форме Северо-Западного РЖД. По счастью же, и не она была той, кто желал моей гибели.
Не было между нами пропасти близости…
Ровно в полдень следующего утра, согласно назначенному, я стоял, как и было приказано, на перроне метро Белорусского вокзала, у последнего вагона.
Ровно в 13.00, когда я, отчаявшись ждать и ругая себя последними словами за всегдашнюю легковерность, дернулся, чтобы уйти, ко мне подошел миловидный подросток и знакомым до боли журчащим девичьим голоском произнес, как пропел: «Уходил старик от старухи!»
– Вы? – вопросил я уныло, не зная, чему больше огорчаться: тому, что девочка вдруг оказалась мальчиком, или тому, как ладно гляделись на нем мои новенькие венгерские джинсы и мой же монгольский пиджак из пуленепробиваемой кожи.
– Ну, что ли, пройдемте! – позвал мальчик-девочка, в терминах бывшего НКВД.
Пробираясь наверх через толпы людские, я больше всего боялся отстать и потерять из виду моего неожиданного Вергилия.
Благополучно покинув метро, миновав стоянку машин, наконец, мы достигли гранитного монумента Максиму Горькому. Он печально смотрел в убегающую даль Ленинградского проспекта и вовсе не выглядел мятежным соколом. В нескольких метрах, наискосок, в тени развесистой липы, на зеленой скамейке меня поджидал человек, больше похожий на создателя театра социалистического реализма, чем на основателя Московского Художественного театра. Настоящий Станиславский, подумалось мне, назначил бы встречу у Чехова…
– Бля буду, не знали, что ты – это ты! – как бы с сожалением повторил Константин Сергеевич Станиславский, немедленно мною переименованный в Алексея Максимовича Горького.
– Я – это я… – подтвердил я, уже без вчерашней уверенности.
Спустя девять месяцев после бегло описанных мною событий в молодежном театре на Фонтанке состоялась премьера моей новой пьесы «Уходил старик от старухи». Я сидел, как обычно, в последнем ряду (чтобы видеть все поле сражения!) и от переполненного сердца благодарил Алексея Максимовича (в прошлом Константина Сергеевича) за исчерпывающую рецензию прочтенного им черновика.
– Чо, клево! – прошамкал ворюга, тасуя колоду моих документов: паспорт, военный билет, водительские права, сберкнижку, членский билет Союза писателей СССР.
Я опять полюбил! Чуть не забыл сказать…