Маленькая девочка из «Метрополя»

сижу в ресторане
берег вечер залив
ходят просящие
плачут не стесняясь
все либо беременные
либо кормящие

а тут фонари
скатерти
живой ветерок
огни бегут по воде
зеленое небо заката

попрошайки кричат
мяу-миау!

погодите
мне еще не принесли

хотя рыбу нашу
уже мне показали

какой-то местный карась
по виду тоже с икрой
красный пузатый

о бабы
вечно ищем
чтобы нас пожалели

глядишь
на крючке сидишь

как эта
карась

Кошек на моем острове (и по всему Стамбулу) паслось огромнейшее количество. И все это были весьма неказистые, какие-то драные и будто облизанные создания, совершенно лишенные животов.

У нас почти все Мурки, Барсики и Васьки граждане дородные, незаурядной красоты, остановишься иногда и просто любуешься — глаза как крыжовник, усы столбом, сидит такое на заборе где-нибудь зимой, шубка пушистая, хвост как веник!

А потом я поняла: все островные и стамбульские зверюги — они, видимо, морские котики, т. е. иногда и в волну сунутся за рыбешкой. У них и лапы врастопыр, на каждой по вееру рыболовных крючков! А что, окатит их не раз соленой водой, вот и результат. Ведь их тутошние предки восходят к временам Трои!

Собак в Турции мало. Они тут считаются нечистыми животными. Кошка может зайти в мечеть, но не собака! (Кстати, это тоже тюркское слово-ругательство, русское «пес».)

6. Слово «моск» и все с ним связанное

Надо сказать, что поселил меня театр в дорогом отеле на центральной площади Таксим, в здании с турецким евроремонтом, причем окно выходило на залив, на тихую сторону, и ничего хорошего из этого не вышло. Ночью (а она наступает в Стамбуле в восемь вечера) было тихо, свежо и красиво, в темных небесах реяло огромное желто-красное полотнище футбольной команды «Галата-сарай», и дальние огни шевелились в черной воде, это был прекрасный финал моего первого дня в Турции — и я так и заснула с открытым окном… Чтобы немедленно вскочить от леденящего душу ясного и безнадежного, долгого человеческого крика. Звонить в полицию? Было пять утра, стояла та же тьма. Я тут же позвонила в рецепцию и по-английски сказала, что человек кричит на улице. Надо полицию! «Йес, мэм», — невозмутимо ответил сонный голос.

Потом-то, по прошествии двух минут, слушая все тот же воющий вопль, я догадалась. Ага. Это пел муэдзин с минарета. Из окна была видна маленькая мечеть внизу. В окошечке минарета горела лампочка.

(Кстати, мечеть на всех европейских языках — и на турецком тоже — называется «моск». И если знать, что некоторые турецкие города имеют окончание «ова», то мы и получим в результате город мечетей, т. е. церквей, «Москова». Иностранцы, что ли, увидев наши маковки и луковки на высоком холме над двумя реками, назвали так Москву?)

На второй день я отправилась в Айя-Софию, в церковь Святой Софии. Самый знаменитый православный храм мира, превращенный в мечеть.

Вошли, посмотрели по сторонам. Какое-то совершенно огромное, полутемное пространство (некоторые окна грубо заложены посторонним кирпичом, ничем не закрашенным). Вообще многое переделано, заслонено огромными щитами с золотой арабской вязью — но как-то не слишком усердно, аляповато, как-то временно, хотя и 550 лет назад. Прошлое выходит из тьмы веков и располагается по-своему, разрешает догадаться, как тут раньше было, пронизывает все собою.

Дорога наверх, на галереи, была для императрицы и ее двора, а также для синода, по ней могла бы пройти лошадь с повозкой (а несли паланкины), это древний путь, не знавший грязи и дождей, отполированный подошвами как ладонями, камни блестят, кривые, разнообразные, огромные, составляющие на каждом шагу, как в калейдоскопе, новую картину. Думаешь — кто тут полз, кто шел, кого несли, кого убивали, волокли, сколько молитв, песен, криков слышали эти стены — вся скорбная и величественная история этих мест…

В укромном месте мне вдруг померещились нацарапанные на мраморе русские буквы. Долго рассматривала. Удалось прочесть: ГОСПО ПОМИЛУ РАБО СВО С МО НАСТАВЛЯЕШЬ ГОСПОД…

Может ли так быть, что это выцарапали (чем?) в мраморе, приходя постоянно, какие-то русские эмигранты? Или еще раньше — православная женщина из гарема султана?

И еще знаки, вырезанные во мраморе — полустертые, глубокие… изображение собаки? Чтобы осквернить мечеть?

И наконец, наверху — венец Святой Софии: мозаики. Иисус, Богородица и Иоанн Креститель на Страшном суде. Скорбный лик Богородицы. Деисус. Золотая, мелкая, как грань драгоценного камня, плитка. Многое уничтожено, у Девы Марии видна только голова и часть плеча. Однако я, если честно сказать, ничего более сильного в храмах не видела. XIV век.

Нихал говорит:

— Это она просит Иисуса смилостивиться над грешниками.