«Я, как получила письмо от мальчугана, думала, что сразу же и ответ напишу, но вот беда – простудилась и неделю пролежала в постели; вот теперь только и смогла, ты уж меня прости. К тому же я, не то что теперешние девицы, читать и писать не очень-то умею, даже такими каракулями и то с большим трудом пишу. Хотела попросить племянника написать, а потом – нет, думаю, сама постараюсь, а то мне перед мальчуганом неловко будет, если я не сама ему напишу. Сначала нарочно написала черновик, а потом начисто переписала. Переписала-то я за два дня, а над самим письмом четыре дня просидела. Может, трудно тебе будет читать – неразборчиво, но только я изо всех сил старалась, и ты, пожалуйста, дочитай до конца».
Это вступление было так написано, что и в самом деле разобрать было трудно. Не только иероглифы кривые, это бы еще ничего, – Киё писала больше хираганой 30, и, хоть знаки препинания были расставлены, пришлось изрядно поломать голову, чтобы разобрать, где кончается одно слово и где начинается другое. При моем нетерпеливом характере, если бы мне кто-нибудь дал пять иен и попросил: «Прочти-ка вот это длинное неразборчивое письмо», я бы отказался, но тут я очень терпеливо прочитал все с начала до конца. Я прочитал, это верно, но потратил столько усилий на само чтение, что никак не мог уловить смысла, и пришлось перечитывать снова. В комнате стемнело, и стало еще хуже видно. Наконец я вышел на веранду и, усевшись там, стал внимательно рассматривать письмо. Налетел осенний ветерок, пошевелил листья на банановом дереве, обвеял меня и потянул письмо за собой в сад. Последний листок бумаги зашелестел у меня в руках, – казалось, выпусти его, и он улетит вон туда, к плетню. Меня это нервировало.
«Мальчуган по натуре прямой, но только слишком вспыльчивый, и это меня беспокоит, – писала Киё. – Надавал разных прозвищ, – смотри, настроишь людей против себя, не нужно так делать. Уж если даешь прозвища, то об этом можно только Киё написать. Говорят, в провинции люди плохие, – будь поосторожней, не попади в беду. Погода тоже там непостоянная, не то что в Токио, – смотри, не простудись, когда спишь. Письмо твое, мальчуган, слишком коротенькое, не понять мне, как там твои дела, уж в следующий раз напиши мне подлиннее. Что в гостинице дал пять иен на чай – это хорошо, но не будет ли тебе потом трудно? В провинции ведь можно полагаться только на деньги, поэтому постарайся быть побережливее. С деньгами не пропадешь. Наверно, тебе не хватает на карманные расходы, вот я и посылаю переводом десять иен. А те пятьдесят иен, что ты мне дал, я думаю, пригодятся на то время, когда мальчуган вернется в Токио и будет обзаводиться своим домом, поэтому я снесла их на почту на хранение. Правда, пришлось взять оттуда эти десять иен, но сорок там еще осталось».
Вот уж действительно расчетливый народ эти женщины! Пока я, задумавшись сидел на веранде с письмом Киё в руках, старуха Хагино раздвинула фусума 31 и принесла мне ужин.
– Все еще читаете? Длинное какое письмо!
– Да-а, очень важное письмо. Я все боялся, чтоб его ветром не унесло, – невразумительно ответил я, садясь за столик ужинать.
Опять она наварила сладкого картофеля! В этом доме и относились ко мне сердечно, и обращались вежливее, чем у Икагина, и сами хозяева были люди достойные, – жаль только, что кормили здесь невкусно. И вчера был картофель, и позавчера, и сегодня тоже! Наверно, я как-нибудь обмолвился, что очень люблю сладкий картофель. Однако на одной картошке долго не протянешь! Я вот над «Тыквой» смеялся, а теперь самого скоро можно будет прозвать «Учитель Картошка». Была бы здесь Киё, она бы уж приготовила мое любимое блюдо – сасими 32 или жареную рыбу. Но что ты будешь делать, раз попал в дом к обедневшим дворянам, которые дрожат над каждым грошом? Все-таки плохо мне без Киё! Если все сложится так, что можно будет на долгое время остаться в этой школе, обязательно вызову Киё из Токио. А то что же получается? Тэмпура с гречневой лапшой не ешь, лепешки не ешь, выходит – лопай одну эту желтую сладкую картошку, которой хозяева кормят, и сам желтей! Что за горькая доля быть учителем! Даже монах секты Дзэн и тот, поди, питается роскошней, чем я!
Я съел целую тарелку картошки, потом достал из ящика стола два сырых яйца, разбил их о край чашки и тоже съел. Теперь кое-как заморил червячка. Хоть сырыми яйцами подкармливаться, а то так разве сможешь заниматься в школе двадцать один час в неделю?
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги