Мальчики + девочки =

Старик бродил по пляжу, снимая и собирая в стопку последние зонтики. Раненая чайка пыталась проплюхать на одной ноге куда-то, куда ей надо было позарез, за ней пристально наблюдала любопытная сорока в нарядной манишке. Приехала машина с пришпиленной к капоту кружевной фатой. Из машины выскочили юная итальянка с красивой фигурой и некрасивым личиком и такой же юный тощий итальянец, невеста и жених, их сопровождало человек пять друзей. С сияющими улыбками и громкими восклицаниями они стянули с себя одежду и голышом попадали в море. Покричали там всласть, поплескались, выскочили назад, не стесняясь и не прикрывая никаких мест, долго пытались попасть испачканными в песке ногами в трусики, юбки и брюки, умирая от смеха, одевшись, все разом залезли в автомобиль и укатили.

Он переоделся в кабинке, все еще сотрясаемый дурным кашлем. Гвидо звонил , сказала Булич, утром приедет и отвезет в аэропорт, погодите уходить, надо бросить монетку в море, тогда вернемся.

Перспектива вернуться сюда с ней испортила настроение, но, подумав о мохнатой администраторше, он добродушно согласился: ну идем бросим вместе.

Они еще гуляли, разглядывали прибранные, ухоженные виллы, опустевшие с концом сезона, как вдруг он заметил на полянке перед одной из них семейство опят, росших одной большой лепешкой. Он позвал: глядите, Булич! Та застонала от вожделения: я ж заядлая грибница! Крикнула: побудьте на стреме! И, подхватив низ оранжевого одеяния, подобно кобылице, махнула через невысокую загородку, в одно мгновение собрав урожай и попихав его в свой подол. Он заржал, весело, как конь, и пока шли к гостиничке, все повторял на разные лады одно и то же: ну Булич, ну дала. Она не обижалась. Ей и самой было весело. Они пересмеивались и были похожи на двух нашкодивших пацанят.

Кухарка пожарила им их грибы, поставила на стол бутылку красного вина, и они так же весело отобедали, особенно Булич гордилась своей проказой и добычей.

Лужайка была вычищена, смуглянка в желтой майке и коротких шортах исчезла, но он ждал ее вечером и не беспокоился. Булич вызнавала у кухарки достопримечательности здешних мест. Одна поразила. Не ее. Его. Оказывается, рядом располагался остров Эльба, куда ходит паром и можно съездить. Эльба , переспросил он, почти задыхаясь, это где Наполеон захоронен?! – А вы знали, поразилась Булич, сама узнав от кухарки только что. Это все знают из школьной программы, как от помехи, отмахнулся от нее он и, покраснев от возбуждения, засуетился: это потрясающе, потрясающе, это обязательно надо съездить!..

К Наполеону он был неравнодушен с детства. Причиной было их несомненное сходство. Первым его заметил учитель истории в школе, и ребята подхватили, дразня Наполеоном и заставляя то и дело повернуться к ним боком, этот ракурс был особенно впечатляющим. А уж потом сам, якобы шутейно, поворачивался к собеседнику профилем и в институте, и на заводе, и в райисполкоме, особенно если собеседник – женщина. Полузабытая потаенная связь с французским императором неожиданно воплощалась в сказочную возможность побывать на месте захоронения, можно сказать, двойника.

В процессе дальнейшего получения информации от кухарки, однако, выяснилось, что на паром туда они успевают, а обратно – нет, обратно можно вернуться только утром, переночевав на Эльбе. Не сезон, проблем с отелями нет, переводила Булич кухарку.

Шанс провести ночь с французским императором отменял шанс провести ночь с прекрасной итальянкой.

За отель придется платить самим, в раздумьях проговорила Булич.

Он схватился за довод как за спасение: значит сегодня не поедем, поедем в следующий раз, зря мы, что ли, монетку бросали!..

На юге темнеет быстро.

Снова пал роскошный теплый вечер, с острыми осколками звезд на черном бархате неба. Снова он метался на свежих простынях под прохладным невесомым одеялом, сбивая всю постель в один жаркий комок. Итальянка не пришла.

Глубокой ночью он проследовал в номер по соседству, найдя дверь незапертой, и овладел постоялицей, называя ее в минуты самых-самых нежностей-манежностей по фамилии, как днем. Зовите меня Ангелина, шепнула она ему, задыхаясь. Как звать, переспросил он, остывая. Ангелина, от слова ангел, продолжила она нежиться в его объятьях. Он вдруг засмеялся, и смеялся долго, как смеялся, когда она сводила коленки, и когда воровала грибы, смех душил его, переходя в кашель, на глаза выступили слезы, он лежал, скрестив горячие руки на груди, и плакал от чего-то, не определяемого словами, как тогда, когда был маленьким и молодая мать мазала ему йодом разбитые коленки.