Мальчики + девочки =

Сегодня был день покупок. Вчера пришел чек: доплатили недоплаченные деньги за первый месяц. Тут же отправились тратить. Тем более что чек за следующий месяц обещают во вторник 16 марта. Купила блузку от Calvin Klein , в мелкий фиолетово-коричневый рисунок, черную кожаную сумочку от Guess и черные полукроссовки-полутуфли ходить, скажем, по Риму, когда мы туда поедем, а также по Москве, когда приеду. Месяца полтора не была в магазине, а это все-таки развлечение. Всех покупок на сто долларов. Дашины покупки – на ту же сумму. Впрочем все вещи можно сдать обратно, если жалко станет трат или захочется купить что-то другое. Еще из быта: связала Даше длинный кардиган из оранжевой шерсти (распущенный свитер) и довязала большой шарф, начатый в Москве, с крупными полосами разных оттенков серого и голубого. Оттого что вязала (и оттого что плохо себя чувствовала), роман двигался медленно. Я не знаю, что такое европейский роман. Но если это то, что я читала по-русски («Снег» француза Максанса Фермина) и по-английски («Hotel du Lac» англичанки Аниты Брукнер), – с нашим романом он рядом не лежал. У Фермина стилизованная под японцев проза страниц на двадцать, простенькая, про японского поэта средних веков, романтическая сказка, которые можно сочинять пудами. У Брукнер – среднее описание чувств и мыслей писательницы средних лет, забравшейся после нервного срыва в укромный швейцарский отель и знакомящейся с разными постояльцами. Я не дочитала и ожидаю какой-то сюжетной изюминки, но мы пишем несравнимо глубже, серьезнее, интереснее, стилистически сложнее. При том Фермин оказался сенсацией для Франции, за один 1999-й год роман был переиздан четыре раза, и молодой провинциал проснулся знаменитым. Брукнер же сочинила четырнадцать романов, за один получила Букера, и, стало быть, тоже знаменитость.

Даша готовит потрясающие ужины.

Целую.

13 марта

* * *

Я знаю, что ты звонил (Даша не могла взять трубку, а меня не было), и знаю причину. Уже слышала про этот ужас и видела пламя за Кремлем по NBC. Я не знаю, что случилось (то есть знаю официальную версию), но это хуже факта – это какой-то знак. И то, что второй срок президента начался со сгоревшего Манежа – тоже знак. Это навсегда останется в истории. Ты уперся в президента – а я уперлась в народ. Перечти те же самые фрагменты из Амальрика и Синявского. А я тебе добавлю из любимого Герцена: Россия лежала безгласно, замертво, в синих пятнах, как несчастная баба у ног своего хозяина, избитая его тяжелыми кулаками. Когда это было! И чего же ты хочешь (как спрашивал некто Кочетов)? То, что на втором и третьем месте социальные справедливщики Харитонов и Глазьев (КГБ – КПРФ), а ничтожный охранник Жириновского получил свой миллион голосов, во-первых, понятно, а во-вторых, делает многое сомнительным, если не пропащим. Или, по крайней мере, бесконечным во времени. И уж точно объясняет, с чем должен считаться и каким настроениям отвечать любой, кто встает во главе этой страны. Сталин не как черт из табакерки вылез. Это был взаимный роман вождя и народа. Народа, как обожавшего вождя, так и проклинавшего его, но даже эти проклятья были оборотной стороной обожания. Вспомни даже не ординарных людей, а умного Бухарина.

Расстояние обладает своей толщей, что бы ни говорили. И сгоревший Манеж, которого я не вижу, и каждую минуту не жду новых сообщений и слухов, как оно несомненно происходило бы, будь я в Москве (и несомненно происходит для тебя), – также просачивается через эту толщу, как будто какая-то сила уберегает меня от потрясений, засунув так далеко и отдельно от всех. Ты ходил туда, ты видел это? Я думаю, все началось с искаженной и изгаженной Лужковым площади перед Манежем, а кончилось самим Манежем. Но ведь они, подлецы, ни людям, ни себе никогда не признаются в своем омерзительном чувстве всесилия, которое оборачивается общим бессилием.

Чем Америка поистине великая страна – так это тем, что тут все выносится на свет Божий, все обсуждается, люди с детства приучены говорить, что они думают, и не боятся, что их за это накажут. Последнее мне написал один студент (южный кореец, кстати, по происхождению), когда я попросила ответить на парадоксальный, казалось, вопрос, есть ли свобода слова в Америке. Почти все написали: есть. Почти все сослались на первую поправку к конституции, запрещающую правительству ограничивать свободу слова. И почти все углубились в реальную ситуацию, когда людьми и мнениями манипулируют. Весь мир на этом построен. Но как манипулируют на нашей с тобой родине – американцам не снилось.

Только маленькие новости радуют меня, вроде звонка Абдрашитова или звонка Шкляревского. Большие вести с Родины – удручающие. Не могу забыть наташиной фразы, когда она позвонила: Манежа больше нет.

Береги себя.

Целую.

14 марта

* * *

Милый, у меня дежавю – все это уже было: я на даче и за спиной щелкает соловей.