Мальчики да девочки

Зачем? ЗАЧЕМ ЕЙ ЗНАМЕНИТЫЙ ПОЭТ? Ох, ну глупо даже спрашивать, зачем!.. Когда он ЗНАМЕНИТЫЙ ПОЭТ, а она БЕЗУМНО ВЛЮБЛЕНА!.. Когда от его стихов в ней летают бабочки! Если встретишь меня, не узнаешь, назовут – едва ли припомнишь. Только раз говорил я с тобою, только раз целовал твои руки... Я клянусь тебе теми снами, Что я вижу теперь каждой ночью, И моей великой тоскою О тебе в великой пустыне... Или не в пустыне... но тогда где?.. Ну, неважно.

В Доме искусств кипела литературная жизнь и просто жизнь, там был Мэтр, и Лиля, не задумываясь, променяла все – театральную студию, кинокурсы и ритмическую гимнастику – на вечера в Доме искусств, который они с Асей теперь называли сокращенно, уже как свои, – Диск.

* * *

Ася стала студенткой поэтической студии и несколько раз в неделю, посапывая от усердия, расчерчивала поэтические таблицы, а Лиля – студенткой-бродилкой, бродила между студиями, но нигде не посапывала от усердия, а ходила в Диск как в клуб или как домой. Дом искусств был как будто ее дом, а она сама была как будто искусство – и поэзия, и проза, и искусство вообще...

Теперь она изучила там каждый уголок, играла в Белом зале на рояле, рассматривала книги в библиотеке. Половина книг в библиотеке оказались фальшивые – она вытаскивала книги одну за другой, а это были одни корешки. Прежние хозяева особняка, Елисеев с женой и взрослым сыном, наверное, были странные люди, – иначе зачем бы им понадобились корешки? А зачем им понадобились три этажа с переходами, закоулками, тупиками? Зато Лиля знала, зачем ей переходы, закоулки, тупики – затем, чтобы романиться.

Семинары, переводческая студия, поэтическая студия Мэтра – Лиля всюду ходила. Ощущение у нее было как у голодного человека, которому предложили обед из ста блюд, – и голова кружится от восторга, и не решиться выбрать, и уже ничего конкретного не хочется съесть, а хочется только глазками, но зато все, все!..

Сначала она честно пыталась чем-нибудь всерьез увлечься. Записалась в переводческую студию – там учили переводить прозу. Но переводческая студия скоро распалась, на самом деле никто не мечтал переводить чужое, а все хотели писать свое. Свое Лиля не писала – пока не писала, но непременно скоро что-нибудь напишет, все же пишут! А переводов ей хватало и дома, тех, которыми она занималась днем для заработка.

Лиля записалась в семинар поэтического перевода и ходила туда как в гости. В этом семинаре были одни дамы среднего возраста, – посреди голода и холода дамы трудились над французскими сонетами, переводили де Лиля и Эредиа и, грассируя от привычки употреблять французский, восторгались каждой строчкой и тонко найденным словом. Лиля приходила поболтать с дамами по-французски.

Как-то в семинаре появилась пожилая дама, она держалась особняком, но к Лиле всячески выказывала особенное отношение.

– Как нам жить, chère petite[18], невозможно, все погублено, – однажды прошептала ей дама, но Лиля сделала вид, что не слышит, и незаметно отодвинулась от дамы. – Зачем вы якшаетесь с этой евреечкой из поэтической студии? – Дама придвинулась поближе. – Это не ваше общество, нечего вам делать среди евреев, и я уверена, родители ваши вас в этом не одобряют... У вас такое тонкое законченное лицо, вы наверняка принадлежите к самой аристократической фамилии.

– Да. Моя фамилия Каплан, – нежно отозвалась Лиля.

– Вы?! Но как же это?.. Впрочем, теперь-то я вижу... и внешность, и эта ваша еврейская наглость, – внимательно всмотревшись в Лилю, сказала дама и отошла с презрительным выражением лица.

Пожилая дама вскоре исчезла из семинара, а Лиля продолжала туда ходить, болтала с дамами по-французски, удивляя их парижским выговором и жаргонными словечками, которые она подцепила от своей последней гувернантки, разбитной девицы, откровенно делившейся с ней своим жизненным опытом.

Кроме возможности поболтать по-французски Лилю привлекал там руководитель семинара – его в шутку называли «буржуй недорезанный». Вселенные на Фурштатскую жильцы также же называли Лилю «недорезанной буржуйкой», и звучало это хоть и беззлобно, но страшно, а тут – любовно... Он был немного похож на отца, такой же крупный, полноватый, с мягкими манерами и даже в такой же шубе с бобровым воротником. Лиля однажды встала с ним рядом и незаметно притронулась к шубе – на мгновенье и тут же одернула руку.

Никогда еще вокруг нее не было столько мужчин!.. Что-то с ней произошло, немного даже неприличное, – она сама называла это свое состояние «не хочу учиться, хочу жениться». Замуж Лиля нисколько не хотела, но и учиться тоже отчего-то больше не хотела, хотела только романов, хотя ей и дальше пришлось притворяться литературной барышней.