— Итак вы «икс». Почему же вы требуете к себе внимания, по какому праву? Сударь мой, если вы, то-есть вы и вообще рабочие в России по ста-ти-сти-чес-ким дан-ным есть величина неизвестная, то, чтоб приобрести влияние на умы, вы должны стать величиной определенной.
Оробев немного, Анисимыч сказал:
— Вот я и хотел бы
— Что-с?
— Деятелям, — смущенно пояснил Анисимыч, — то-есть светлым личностям.
— Хо-хо-хо! Вы ищете деятелей? Светлых личностей? Сударь мой! Не те времена, не те времена, говорю я вам, сударь мой!.. Наше время, сударь мой, не время великих задач… Самое большое, на что, сударь мой, способна нынче светлая личность — это скушать
— Читал.
— Ну, а теперь пошли геройства другие. Скушать таракана, например… Да. Я вам расскажу — хотите?
— Что же, рассказывайте…
— Ага! Жил-был в Петербурге один деятель, светлая личность из тех, кого вы разыскиваете, и жила была дама. Дама, натурально, боялась тараканов. Так?
— Так-с!
—
Анисимыч вернулся от профессора задумчивый и сейчас начал собираться в дорогу…
Лежа на жесткой лавочке в вагоне, ткач, настраиваясь на смиренный лад, гордо говорил себе:
— Зачем
В Дрезне Анисимыч сошел с поезда, чтоб в Ликине, до явки, проститься с Лукой, племянницей и братом.
Было темно, когда ткач вошел в улицу.
— Кто идет? Стой!
— Свой, — ответил Анисимыч, подходя к кучке людей.
— А, это вы, Петр Анисимович. Здравствуйте:
— Здравствуйте. Как дела?
— Да вот, мы уж которую ночь тебя караулим. Приказано, как увидим тебя, сейчас арестовать.
— За чем же дело стало: арестуйте.
— Ну, что ты, иди в село к куму, пережди. А мы тебя не видали.
— Нет, друзья мои, я никуда не пойду. Все равно мне не избежать того, что раз решено. Прошу вас об одном, — дозвольте мне сходить на квартиру — проститься со своими.
— Мы и на это согласны.
Анисимыч пошел на квартиру. Дома одна Танюшка. Увидала дядю — заревела.
— Ты чего? Не плачь.
— Как же мне не плакать. Дядю Гришу арестовали. Луку тоже. Все письма твои забрали.
— Ничего. Не плачь. Их подержат маленько да выпустят.
— Да, выпустят: у Морозова всех арестовали: кого в Покров, кого в Москву, кого во Владимир. Не то, что мужиков, баб, девушек и мальчиков побрали всех.
— А как фабрика-то стоит у Саввушки?
— Пошла на мои черствые именины. Тебя тоже ищут.
— Нашли уж, не плачь. Дай-ка мне лучше чего-нибудь поесть.
— Хочешь соленых рыжиков с квасом?
— Хочу.
Танюша накрошила в чашку грибков, луку, залила кваском и дала дяде ломоть хлеба. Хлебая квас, Анисимыч говорил:
— А я в Москве был. У одного
— Да, ну? Чем тебя там потчивали?
— Перво-наперво котлеты с зеленым горошком.
— А потом?
— Потом подали рябчиков с брусничным вареньем.
— А потом?
— Осетринку с морковкой разварную.
— А потом?
— Таракана натурального.
— Ну, уж!
— Верно. Нынче деятели в столице тараканами питаются. Только я в таракане вкуса не нашел.
Анисимыч хитро подмигнул Танюше.
В избу вошел десятский, снял шапку, помолился в угол:
— Здравствуйте. Хлеб да соль, Петр Анисимыч.
— Здравствуй, Семен. За мной?
— За вами, Петр Анисимыч. Староста вас на въезжей квартире ждет.
— Идем.
— Да вы кушайте на доброе здоровье. Я погожу.
— Сыт. Спасибо, Танюша. Не горюй. Про платок-то гарусный помнишь?
Танюша заревела снова:
— Помню.
— Вот выпустят из тюрьмы — принесу. Будь здорова. Идем, Семен.
— Дяденька, дяденька, — ухватилась за его руку Танюша, — это ты верно, про таракана? Ел ты таракана?
— Нет. Я посмеялся. Тараканов
Словарь непонятных слов
Банкобросницы — работницы на крутильных станках.
Батан — часть ткацкого станка, прибивающая бёрдом к опушке сотканной материи вновь прокинутую челноком нить.
Близна — браковщики миткаля обозначают порчу в куске первой буквой слова, означающего недостаток: близна (буква «б») — пробел вдоль ткани от оборванной нити основы, что было не замечено ткачом. Буква «к» указывает, что кромка выработана плохо.
Брансбой — бранспойт, наконечник пожарного шланга, из которого бьет струя воды.
Вальян — вал в станке, отводящий сотканную материю.