Малахольный экстрасенс

За считанные метры до остановки стремительный черный болид вдруг будто наткнулся на невидимую преграду. Он подскочил вверх и назад и, завращавшись еще стремительнее, вновь обрушился на невидимую преграду. В этот раз удар пришелся краем ребристого обода; колесо завертелось волчком на асфальте и, быстро исчерпав энергию в этом поперечном движении, мягко опустилось у самых ног Панова, шевельнувшись напоследок, словно умирающий зверь. И Панов услышал, как позади зашелестел воздух, разом вышедший из скованных страхом тел…

Он пришел в себя спустя несколько минут. Вокруг суетились, кричали и размахивали руками – на него никто не обращал внимания. Кто-то, радостно восклицая, говорил о выбоине на дороге, к счастью оказавшейся на пути колеса – многие бежали смотреть на эту выбоину. Все дружно ругали шофера, чей грузовик, потерял колесо, некоторые даже порывались пойти и набить ему морду; видимо понимая это, шофер не подходил к остановке, а топтался вдали у своего грузовика.

Панов чувствовал себя уставшим – будто мешки таскал. Он вдруг заметил, что его левая нога судорожно подрагивает. И он вспомнил… Так уже было раз, в детстве. Он хорошо учился, не мешал учителям на уроках, и его послали в Артек. Не летом – летом туда отправляли более заслуженных, из пионерского начальства. А он просто хорошо учился, поэтому и поехал осенью. Но все равно осенью в Крыму было прекрасно: тепло (он даже купался тайком в море) и солнечно. Однажды шумной компанией они полезли на знаменитую гору Аю-Даг. Там они заблудились и полдня рыскали по осыпям, разыскивая дорогу в лагерь. Двум пацанам из их отряда сорвавшимися мелкими камнями в кровь разбило головы, а на одной из осыпей, когда почти уже вся ватага была внизу, стронулся с места и покатился на них громадный валун. Тогда он вот так же оказался первым на пути камня, и тот точно так же неожиданно остановился перед ним. Позже пацаны говорили, что всех спас небольшой обломок скалы, заклинивший ход валуну. Панов и сейчас видел, как он вот так же стоит перед замершим камнем, величиною с танк, и у него так же дрожит левая нога. Испугаться тогда он просто не успел…

Он выбрался из-под навеса и пошел домой. Ехать ему больше никуда не хотелось, да и, по правде говоря, было некуда. Неделю назад он зарегистрировался в бюро по занятости, там скептически хмыкнули в ответ на его вопрос о возможной работе для сотрудника ликвидированного научного института. Ехать туда снова, чтобы вновь услышать тоже (а именно это он собирался сделать), сейчас представлялось ему бессмысленным.

Он брел, не спеша. В недавние годы он, бывало, мечтал об отдыхе, с удовольствием писал заявление на отпуск. Но так было тогда. Теперешнее ничегонеделанье оказалось томительным и тоскливым, как стояние в очереди. Отравляло жизнь и постоянное присутствие жены в квартире: ее завод стоял уже второй месяц, и рабочих отправили в вынужденный отпуск без содержания. К тоскливому прозябанию без дела прибавлялись косые взгляды жены, ее сетования на отсутствие денег. Денег у них и вправду не было; Панов чувствовал себя виноватым в этом, хотя формально винить его никто не винил.

* * *

Его возвращения никто не заметил: дочь играла в куклы, запершись у себя в комнате (она не любила, чтобы ей мешали), а жена лежала в зале на диване, уткнувшись лицом в подушку – как всегда, когда ее донимал радикулит. Дочь в этом году им не удалось, как раньше, отправить к родителям жены – те жили далеко, в обретшей независимость стране – билеты на поезд туда стоили слишком дорого. И с летним лагерем ничего не получилось. Дочь целыми днями болталась в квартире: подруги ее разъехались по бабушкам да дедушкам, а одна бродить по улицам она не любила.

Маленькой Панов не чаял в ней души: она была тогда похожа на него, как две капли – порою ему казалось, что он сам себя носит на руках. Но, взрослея, дочь все более напоминала мать – становилась толстой, тяжелой в движениях и грубой. Он охладел к ней, да и дочь все более клонилась к матери. Ей уже было четырнадцать, в частых в последнее время семейных скандалах она неизменно принимала сторону матери.

Он вошел в зал и подсел на диван к жене. Та даже не пошевелилась. Несколько лет назад Панов с удивлением открыл для себя, что больше не любит жену, и вскоре понял, что это чувство взаимно. Они поженились молодыми, потом родилась дочь, они получили долгожданную кооперативную квартиру – общие хлопоты тогда сближали их, и им было хорошо. Но дочь подросла, в квартира появилась необходимая мебель – с этой поры и начались скандалы. Они возникали по пустякам и слишком часто, чтобы строить какие-то иллюзии…

Он посмотрел на туго обтянутую халатом спину жены. Она работала на заводе распредом – раскладывала детали по ящичкам, сидя за большим столом. Учиться, чтобы получить профессию получше, она не захотела, и мучалась от болей в спине – у них в цехе все распреды со стажем мучались. Повинуясь безотчетному чувству, Панов погладил левой ладонью спину жены и вдруг почувствовал исходивший от нее жар, ощутимый даже через халат.