Глядя, с какой жадностью Степан схватил один из них, смущенно пообещал:
– Ничего, придем в базу, я тебя нормально накормлю, чтоб не говорил, что моя служба одними сухарями перебивается!
Мысленно едва не заржав – вот тебе и кровавая гэбня, понимаешь! – морпех кивнул, вгрызаясь зубами в размоченный в чае сухарь. И продолжил читать написанное Левчуком и Аникеевым. Между прочим, «мемуаров» старшего сержанта Баланела среди прихваченных обычной канцелярской скрепкой листков отчего-то не было: то ли контрразведчик Никифора вовсе не опрашивал (угу, вот прямо взял и поверил!), то ли не счел нужным его ознакомить. Да что такого особенного тот мог рассказать? Ну, разве что припомнить их неожиданный разговор, спровоцированный самим же внезапно впавшим в меланхолию Баланелом, во время которого Степан излишне разоткровенничался, рассказав про освобождение Одессы и Крыма к сорок четвертому году.
С другой стороны, и Семен Ильич с Ванькой об этом тоже написали, вон, буквально только что об этом прочитал. Правда, без особых подробностей и представив все так, словно старший лейтенант «всячески поддерживал боевой дух, рассказывая о неминуемой и скорой победе над немецко-фашистскими захватчиками, которые в самое ближайшее время будут окончательно сломлены и отброшены за границы Советского Союза». Последнее – цитата, если кто не понял.
Да и во всем остальном особист тоже не соврал – ничего плохого про него боевые товарищи не написали, едва ли не под копирку расписывая, какой он со всех сторон положительный, подкованный в боевой и политической подготовке и крайне непримиримый к врагам советской власти и советского же народа…
– Дочитал? – вымученно усмехнулся из последних сил борющийся с тошнотой Шохин, заметив, что Степан закончил изучать рапорты товарищей. – И как? Правду написали?
– Перехвалили, пожалуй. – Аккуратно сложив листки, Алексеев протянул их контрразведчику. – Вообще-то я по жизни человек скромный…
– Но фашистов сильно не любишь, как я понял? – Взгляд Сергея снова стал колюче-острым. – И крови не особенно боишься?
Степан ничего не ответил, неопределенно пожав плечами: о чем, собственно, говорить? Крови он не боится, блин! Ага, как же! Ему бы ту комнату со спящими фрицами забыть – так ведь хрен подобное забудется…
– Добро, – не стал настаивать особист, пряча документы в полевую сумку. – Ну, так что? Расскажешь о том, про что товарищи смолчали?
– Расскажу, – окончательно решился Алексеев. – Только товарищи мои тут вовсе ни при чем, поскольку о подобном я им, сами понимаете, даже и намекнуть не мог. Короче, можете верить, можете не верить, но я из другого времени. Из далекого будущего, если точно – вот недавно аккурат семьдесят пять лет Победы над фашистами отпраздновали…
Судя по откровенно ошалевшему взгляду Шохина, контрразведчика куда меньше удивило бы внезапное признание в работе на абвер или сигуранцу, нежели то, что он только что услышал….