Малая Глуша

– У нас там вроде Прендель стоял, довоенный, там должно быть что-то на него. В разделе «Духи-эндемики коренных народов». В общем, я смутно помню. Но, по-моему, все-таки дух голода.

– А «Мокряк», – тоже почему-то шепотом сказала Петрищенко, – самый большой зерновоз в истории кораблестроения. Он, наверное, с ума сошел, когда увидел столько зерна…

– Точно, – Вася мрачно кивнул. – А потом не смог соскочить. Текучая вода. Целая Атлантика текучей воды. А здесь зерно увезли… погрузили и увезли. Он и свихнулся. Крутится поблизости, не знает, куда деваться..

– Да-да, – она покачала головой, – что делать, Вася, что делать? Надо специалистов вызывать.

– Я, по-вашему, не специалист, выходит? – вежливо спросил Вася.

– Извини, Вася… но… мне кажется, одному тебе не справиться.

– Вот и посмотрим, – сказал Вася, поднимаясь и машинально отряхивая ладони.

– А если он, пока мы тут сидим, еще кого-нибудь вот так?

– Вероятность практически нулевая, Лена Сергеевна. Это совпадение было. Гадское совпадение.

– С чего вообще индейскому духу голода болтаться на стадионе?

– Он с людьми бегать любит. Хобби у него такое, ну. А тут людей полно, и все бегают. Ладно, пошел я.

– Может, я с тобой, Вася? – нерешительно спросила Петрищенко.

– Вот этого не надо, Лена Сергеевна. Вы, если честно… ну, помешаете только.

– Это нарушение, Вася. Наблюдатель должен быть.

– Я ж ничего не буду делать, – сказал Вася, глядя на нее честными глазами, – только пощупаю.

– Ну…

– Слово даю, Лена Сергеевна. Я нежно пощупаю. Очень аккуратно. А потом вам позвоню, ага?

– Не знаю, Вася.

– Вот и ладно. – Вася натянул штормовку. – Дождь вроде собирается, это хорошо. Бегунов этих не будет. И собачников.

– Ты бы, Вася, куртку купил. Распространяли же в Пароходстве хорошие куртки. Румынские. Сравнительно дешевые. А ты как бич какой-то.

– Поглядим, Лена Сергеевна, – ответил Вася неопределенно.

– Жениться тебе надо, Вася, – вновь сказала она невпопад.

Вася сразу как-то подобрался, и Петрищенко смутилась, а вдруг он подумал, что я его и правда на Ляльке хочу женить? И что я специально все подстроила? Она почувствовала, что краснеет уже от одного только, что он может такое подумать. И от того, что она подумала, что он может такое подумать, покраснела еще сильнее.

– Так я пошел, Лена Сергеевна?

– Да, конечно. Спасибо тебе. Ни пуха ни пера, Вася.

– К черту, Лена Сергеевна, – серьезно сказал Вася.

* * *

Петрищенко заперла за Васей дверь. На два оборота. Подумала, и задвинула еще и на задвижку. Постояла, прислонившись к косяку и близоруко моргая, потом полезла в сумку и достала сначала складной зонтик, потом скомканные перчатки, потом косметичку и, наконец, то, что она искала – записную книжку. Подошла к телефону и, шевеля губами и водя пальцами по строкам, нашла номер. Набрала. Подождала. Послушала долгие гудки. Посмотрела на часы, усмехнулась, покачала головой, не отнимая трубку от уха. Когда на том конце провода раздалось сонное «Але», оглянулась на закрытую дверь в Лялькину комнату.

– Вилен Владимирович, – сказала она с некоторым даже злорадством в голосе, – к сожалению, мне нечем вас порадовать.

* * *

Представим себе обнесенные бревенчатым забором хижины у замерзшей реки. Перевал завалило снегом, провизия съедена. Патроны кончились. Нет больше сил поддерживать огонь в очаге. И трупы даже не выволакивают за дверь, они лежат у стены, твердые и холодные, точно бревна. Снег у порога бурый от экскрементов.

И тогда, ночью, когда над головой загораются холодные и страшные, с кулак, звезды, к людям приходит вендиго.[2]

Морозный лес полон звуков. Скрипят деревья, в воздухе стоит чуть слышный треск вымерзающей влаги. Ветви трутся друг о друга. Шурша, падает с вершины ели снежная шапка. Кто-то стонет во сне, потому что неслышный голос окликает его из темноты. Кто-то зовет, зовет его по имени. Тело обретает странную легкость, кажется, само летит по воздуху… Опухшие ноги тянут к земле, надо их отбросить… Они болят, они тяжелые… Они мешают держаться вровень с тем, кого ты уже почти догнал. С тем, кто так сладко зовет из тьмы. И ты бежишь, так бежишь, что ноги у тебя начинают дымиться.

Потом они сгорают, на их месте вырастают новые. Нечеловеческие.

Теперь вендиго – это ты.

Ты возвращаешь себе прежнюю людскую личину. Ты изо всех сил стягиваешь безгубый рот, чтобы скрыть клыки, ты прячешь во мраке свои новые ноги. Ты возвращаешься в поселок, где живые лежат вповалку с мертвыми. Ты говоришь с живыми тихо-тихо, на своем языке. И видишь, как живые грызут мох, растущий на могучих деревьях. Потом начинают пожирать мертвых. А потом – друг друга.

Вендиго. Дух-людоед.

* * *

Темная фигура маячила у двери в телефонную будку, и Розка внутренне напряглась, но тут же сообразила, что это просто какой-то нетерпеливый гражданин переминается с ноги на ногу в ожидании, пока телефон освободится.

– Сейчас-сейчас, – крикнула она и, прижимая трубку к уху, замерла.

В трубке шуршало и потрескивало.

Потом до нее донеслись все те же шаркающие шаги. Не могут они там быстрее шевелиться, что ли?

– А его нет, – сказал все тот же бесполый старческий голос.