Максимы и мысли. Характеры и анекдоты

Когда герцог де Шуазель оставался доволен станционным смотрителем — потому ли, что везли его быстро, потому ли, что у этого почтового чиновника были красивые дети, — он осведомлялся: «Много ли вам платят? Сколько перегонов[347] от вашей станции до такого-то места — один или полтора?». — «Один, монсеньер». — «Ну, так отныне будет полтора». И станционный смотритель получал прибавку.

* * *

Однажды любовница регента г-жа де При,[348] дочь откупщика по фамилии, если не ошибаюсь, Пленеф, скупила по наущению отца весь урожай. Это повергло народ в такое отчаяние, что в конце концов произошли беспорядки. Усмирять их послали роту мушкетеров г-на д’Авежана,[349] который получил приказ открыть огонь по «сволочи» — так именовали тогда французский народ. Однако д’Авежан был человек порядочный, и мысль о том, что ему придется расстреливать своих сограждан, приводила его в ужас. Вот какой он придумал способ выйти из затруднения: он велел мушкетерам изготовиться к залпу, но, так и не скомандовав «Огонь!», подошел к толпе со шляпой в одной руке, с приказом в другой и объявил: «Господа, я получил распоряжение открыть стрельбу по сволочи. Прежде чем это сделать, попрошу всех честных людей удалиться». Народ сразу разбежался.

* * *

Общеизвестно, что письмо короля г-ну де Морепа[350] первоначально было адресовано г-ну де Машо. Все знают также, в чьих интересах была такая перемена адреса, но мало кто знает, что де Морепа хитростью вырвал для себя ту должность, которая, как обычно считают, была ему предложена. Король намеревался лишь предварительно побеседовать с ним, однако в конце аудиенции де Морепа заявил: «Более подробно я изложу свои мысли завтра, на заседании кабинета». По другой версии, он во время этого разговора спросил: «Итак, ваше величество назначает меня первым министром?». — «Нет, — возразил король, — это вовсе не входило в наши намерения». — «Понимаю, — нашелся де Морепа. — Вашему величеству угодно, чтобы я научил вас вовсе обходиться без первого министра».

* * *

У г-жи де Люксембург[351] заспорили о стихе аббата Делиля:[352]

Руины славные друг друга утешали.

В эту минуту доложили о бальи[353] де Бретейле и г-же де Ла Реньер. «А стих-то оказался к месту», — заметила супруга маршала.

* * *

Когда М* изложил мне свои взгляды на общество и государство, на людей и явления, я не скрыл от него, что нахожу их удручающе мрачными, и предположил, что он, видимо, очень из-за этого несчастлив. М* ответил, что так оно долгое время и было, но что теперь он свыкся с этими взглядами и не видит в них ничего страшного. «Я, — добавил он, — уподобился спартанцам: их заставляли спать на нестроганных досках, которые они выравнивали собственной спиной, после чего постель уже казалась им вполне сносной».

* * *

Некий знатный человек, женившийся без любви, сходится с девицей из оперы, которую вскоре бросает, говоря: «Она совсем как моя жена». Затем, для разнообразия, он сближается с порядочной женщиной, но покидает и ее, заявляя: «Она совсем как та певичка», и т. д.

* * *

У г-на де Конфлана[354] ужинало несколько молодых придворных. Вскоре они затянули песню — вольную, но не слишком непристойную. Не успели они ее кончить, как г-н де Фронсак[355] запел куплеты настолько мерзкие, что смутились даже эти кутилы. Произошло всеобщее замешательство, которое прервал де Конфлан: «Ты что, Фронсак, спятил? Чтобы такое и петь, и слушать, нужно по крайней мере еще десять бутылок шампанского».

* * *

Г-жа дю Деффан еще ребенком проповедовала безбожие своим маленьким товаркам, которые воспитывались вместе с нею в монастыре. Настоятельница пригласила к ней Массильона.[356] Он выслушал доводы девочки, нашел, что она очаровательна, и уехал. Настоятельница, которая отнеслась к делу весьма серьезно, обратилась к местному епископу, чтобы тот научил ее, какую книгу следует дать прочесть этому ребенку. Епископ подумал и ответил: «Катехизис за пять су». Больше он так ничего и не присоветовал.

* * *

Аббат Бодо[357] говорил о г-не Тюрго,[358] что это инструмент отличной закалки, только без ручки.

* * *

Когда у Претендента,[359] на старости лет поселившегося в Риме, начинались приступы подагры, он стонал: «Бедный король! Бедный король!». Некий путешественник француз, который частенько навещал его, удивился однажды, почему к нему не заглядывают англичане. «Я понимаю их, — отозвался Претендент. — Они думают, что я все еще не забыл прошлого. А жаль! Мне приятно было бы повидать их: я ведь люблю своих подданных».

* * *

У г-на де Барбансона, в молодости отличавшегося редкой красотой, был прелестный сад, и герцогиня де Ла Вальер[360] пожелала однажды осмотреть его. Хозяин, тогда уже глубокий старик, страдавший подагрой, признался ей, что в свое время был влюблен в нее до безумия. «Боже мой! — воскликнула г-жа де Ла Вальер. — Вам стоило только сказать об этом, и вы обладали бы мною, как всеми остальными».

* * *