Максимы и мысли. Характеры и анекдоты

Бывает излишняя скромность, которая объясняется наивностью и подчас вредит даже людям недюжинным, препятствуя им выбиться из безвестности. По этому поводу мне вспоминается фраза, брошенная во время завтрака в обществе придворных человеком признанного таланта: «Ах, господа, как мне жаль, что я так долго не понимал, насколько больше я стою, чем вы!».

* * *

Завоеватель всегда будет слыть первым среди людей, равно как и лев — почитаться царем зверей.

* * *

Возвратясь из путешествия по Сицилии, М* стал однажды опровергать ошибочное мнение о том, что чем дальше едешь в глубь страны, тем больше встречаешь воров. Дабы подкрепить свое утверждение, М* добавил, что, где бы он ни бывал, всюду говорили: «В наших краях разбойников не водится». Тогда г-н Б*, мизантроп и насмешник, вставил: «Вот уж в Париже вам этого не скажут!».

Все знают, что в Париже есть воры, которые отлично известны полиции и даже, можно сказать, открыто признаны ею. Эти воры оказывают ей всяческие услуги, а порой выдают ей своих же товарищей. Как-то раз начальник полиции велел призвать нескольких мошенников и объявил им:

— Такого-то числа в таком-то квартале совершена такая-то кража.

— В котором часу?

— В два часа пополудни.

— Сударь, это не наша работа, и мы не в ответе. Тут, должно быть, орудовали молодцы с ярмарки.

* * *

Вот отличная турецкая пословица: «Благословляю тебя, беда, если ты пришла одна».

* * *

Итальянцы говорят: «Sotto umbilico ne religione, ne veritâ».[189]

* * *

Силясь оправдать божественный промысел, блаженный Августин утверждает,[190] будто провидение не наказует грешника смертью для того, чтобы он сделался праведником или чтобы, глядя на его дела, праведник стал еще праведнее.

* * *

Люди так развращены, что не только надежду, но даже простое желание исправить их, сделать разумными и добрыми, следует считать нелепостью, пустыми мечтами, которые можно простить лишь простодушным зеленым юнцам.

* * *

«Я потерял вкус к людскому обществу», — сказал г-н де Л*. «Вовсе вы не потеряли вкус», — возразил ему г-н де Н*. Он сказал так не из желания поспорить, а из мизантропии: на его взгляд, у де Л* только теперь и стал хороший вкус.

* * *

М*, старик, давно утративший всякие иллюзии, говаривал мне: «Остаток моей жизни кажется мне наполовину выжатым лимоном. Я продолжаю выжимать его, а зачем — и сам не знаю: из него вытекает такой сок, что, право, не стоит стараться».

* * *

Говорят, французский язык стремится к ясности. «Это верно, — заметил М*. — Мы всегда особенно стремимся к тому, в чем больше всего нуждаемся. Стоит обойтись с этим языком не слишком ловко, как он немедленно становится темным».

* * *

Человек, наделенный воображением, поэт, обязательно должен верить в бога.

Ab Jove principium Musae,[191][192]

или, что то же самое:

Ab Jove Musarum primordia.

* * *

«Стихи — как оливки, — говаривал М*. — Всегда дай им вылежаться».

* * *

Люди глупые, невежественные и бесчестные черпают в книгах новые и разумные мысли, возвышенные и благородные чувства, подобно тому как богачка едет в лавку суконщика и за звонкую монету покупает там себе наряды.

* * *

М* говорил, что ученые — это мостильщики храма Славы.

М* — истый педант, помешанный на греках: по любому поводу он вспоминает древних. Заговорите с ним об аббате Терре, и он тут же расскажет об Аристиде, генеральном контролере финансов у афинян.

* * *

Одному литератору предложили коллекцию номеров «Меркюр»[193] по три су за том. «Подожду, пока подешевеет», — ответил он.

ХАРАКТЕРЫ и АНЕКДОТЫ

Наш век породил восемь великих комедианток — четырех актрис и четырех светских дам. Первые четыре — это м-ль Данжевиль,[194] м-ль Дюмениль,[195] м-ль Клерон[196] и г-жа Сент-Юберти;[197] вторые — г-жи де Монтессон,[198] де Жанлис,[199] Неккер[200] и д’Анживилье.[201]

* * *

М* говаривал мне: «Источник всякого наслаждения я по необходимости ищу в самом себе, то есть исключительно в деятельности собственного рассудка. Природа вложила в человеческий мозг небольшой шарик, именуемый мозжечком и как бы играющий роль зеркала:[202] с его помощью человек по мере сил то в увеличенном, то в уменьшенном виде, то в целом, то в частностях воспроизводит для себя предметы внешнего мира и даже порождения собственной мысли. Это волшебный фонарь, который показывает человеку — своему владельцу — сцены, где тот выступает как актер и зритель одновременно. Здесь — весь человек, здесь его царство; все остальное ему чуждо».

* * *

«Сегодня, пятнадцатого марта тысяча семьсот восемьдесят второго года, — заметил г-н де*, — я совершил доброе дело довольно редкого свойства: утешил человека порядочного, преисполненного добродетелей, обладающего ста тысячами ливров ренты, знатным именем, отменным здоровьем, острым умом и т. д. А я беден, живу в безвестности и к тому же болен».

* * *