Максимы и мысли. Характеры и анекдоты

Мы можем представить себе светское общество в виде здания, состоящего из ниш и каморок больших или меньших размеров. Эти ниши и каморки соответствуют разным местам в обществе с их прерогативами, правами и т. д. Места постоянны, а люди, занимающие их, приходят и уходят. Люди то велики ростом, то малы, но никогда или почти никогда не соответствуют своему месту. Вот скорчившийся исполин, сидящий в клетушке на корточках, а вон карлик, затерянный под аркадой; словом, ниши и статуи редко подходят друг к другу. Вокруг здания теснится толпа. Это все люди разного роста, и каждый из них ждет, когда же для него освободится хоть какая-нибудь каморка. В надежде получить ее они наперебой выхваляют свое происхождение и связи: кто попытался бы объяснить свои притязания тем, что место должно соответствовать человеку, как футляр инструменту, того немедленно освистали бы. Даже соперники не решаются попрекнуть друг друга подобным несоответствием.

* * *

Избыв свои страсти, люди уже не в силах жить в обществе: с ним можно мириться лишь в том возрасте, когда источником наслаждения для нас служит желудок, а средством убить время — собственная персона.

Чиновники и судейские знают двор и то, чем он живет в данную минуту, примерно так же, как знает свет школьник, который получил отпускной билет и разок пообедал вне стен коллежа.

* * *

Все, что говорится в гостиных, в салонах, на званых ужинах, в собраниях и в книгах, даже в тех, цель которых — рассказать нам об обществе, — все это ложь или, в лучшем случае, полуправда. Про такие разговоры уместно сказать по-итальянски «per la predica»[49] или по-латыни «ad populum phaleras».[50] По-настоящему же правдиво только то, что, не лукавя, говорит у камелька другу порядочный человек, многое повидавший и многое уразумевший. Такие беседы порою давали мне больше, чем книги и обычная светская болтовня: они быстрей выводили меня на верную дорогу и учили глубже мыслить.

* * *

Все мы не раз замечали, как сильно действует на душу несходство наших представлений о предмете с самим этим предметом; но особенно наглядно убеждаешься в этом, когда такое несходство обнаруживается неожиданно и мгновенно. Представьте себе, что вы гуляете вечером по бульвару и видите прелестный сад, в глубине которого стоит со вкусом освещенная беседка. Вы замечаете группы хорошеньких женщин, боскеты; из глубины аллеи к вам доносится смех. Прелестницы так стройны, что вам кажется — это нимфы, и т. д. Вы осведомляетесь, кто вон та дама; вам отвечают: «Госпожа де Б*, хозяйка дома...». К несчастью, вы с ней знакомы. Чары рассеялись.

Вы встречаете барона де Бретейля.[51] Он принимается рассказывать о своих любовных похождениях, невзыскательных интрижках и пр., а в заключение показывает вам портрет королевы[52] в оправе, имеющей вид усыпанной бриллиантами розы.

* * *

Глупец, чванящийся орденской лентой, стоит в моих глазах ниже того чудака, который, предаваясь утехам, заставлял своих любовниц втыкать ему в зад павлиньи перья. Второй, по крайней мере, испытывал наслаждение. Но первый!.. Барон де Бретейль куда ничтожнее Пейсото.[53]

* * *

Пример Бретейля доказывает, что можно таскать в карманах полтора десятка усыпанных бриллиантами монарших портретов и при этом оставаться дураком.

* * *

Глуп, глуп... А не слишком ли вы щедры на это слово? Не слишком ли строги? В чем, собственно, глупость этого человека? Он действительно считает свою должность приложением к своей персоне, а вес и влияние в свете — наградою за свои таланты и добродетели. Но разве остальные чем-нибудь отличаются от него? Из-за чего же тогда весь шум?

* * *

Даже лишившись должности — будь то портфель министра или место старшего письмоводителя, глупец сохраняет всю свою спесь и нелепое чванство.

* * *

Умный человек всегда может привести тысячи примеров глупости и низкой угодливости, очевидцем которых он был и которые то и дело повторяются на наших глазах. Эти пороки столь же древни, как монархия, что убедительно доказывает их неистребимость. Из множества слышанных мною рассказов я заключаю, что если бы обезьяны, как попугаи, умели говорить, их охотно назначали бы министрами.

* * *

Нет ничего труднее, чем вывести из употребления предвзятое суждение или общепринятый оборот речи. Людовик XV несколько раз объявлял частичное банкротство; тем не менее мы продолжаем клясться «словом дворянина». Не отучит нас от этой привычки и скандал с г-ном де Гемене.[54]

* * *

Стоит светским людям собраться где-нибудь в толпу, как они уже мнят, что находятся в обществе.

* * *

Я видел людей, которые поступались совестью, чтобы угодить человеку в адвокатской мантии или судейской шапочке. Стоит ли после этого возмущаться теми, кто торгует ею ради самой мантии или шапочки? И первые и вторые одинаково подлы, но первые, сверх того, еще и глупы.

* * *

Люди делятся на две части: у одной, меньшей, есть обед, но нет аппетита; у другой, большей, — отличный аппетит, но нет обеда.

* * *