Максимальный уровень

Опустив отдавившую ему все плечо «трубу», Генка, понимая, что все кончено и перестав здраво соображать из-за этого понимания, схватил лежавший у борта колун, которым Перти рубил во время стоянки дрова, и повинуясь не голосу разума, подсказывающему нужное решение, а исключительно инстинкту заставляющему бороться за свою жизнь до последнего, и делать хоть что-то, рубанул светящуюся линию, удерживающую их бот и неумолимо приближающую их к верной гибели. Зеленые «щупальца» выпустили корпус. Бот снова мотнуло. А свечение, «перекинувшись» на колун поползло по нему, обволакивая призрачным сиянием. По Генкиному телу разошлась сводящая с ума невыносимая волна боли. Все исчезло. Превратившись в ничто, став одной всепоглощающей заменившей собой все прочее болью. Генка чувствовал, как его тело рассыпается, разваливается, разделяясь на миллиарды атомов. Он не мог дышать, потому что у него больше не было легких. Его самого больше не было.

Глава 19

— Ааааа, — захрипел Генка.

Что-то грохнуло. Потом еще, чуть потише. В нос ударил нестерпимо вонючий запах чего-то мерзкого. Генка приоткрыл глаза. Рядом с его лицом находилась полуоткрытая крышка мусоропровода с воткнутым в нее пакетом с отбросами. Снова что-то грохнуло.

— До восьми! Ты слышишь меня?! До восьми! Придешь позже, вообще больше гулять не пойдешь, будешь дома сидеть, поняла!!! — проорал визгливый женский голос.

— Да! Хорошо!.. — отозвался тоненький детский.

Генка огляделся. Лестница. Стены окрашенные масляной краской бледно зеленого, никакого цвета. И забитый мусоропровод с которым он сидит чуть ли ни в обнимку. Ясно что это подьезд. Только как он тут очутился? И вообще, почему именно тут?

Генка опустил глаза. Кофта, подаренная Тирой. Как раз настолько грязная, что они с мусоропроводом отлично дополняют друг друга. Пошарив по карманам Генка достал картонку с надписью сделанной значками, значение пары из которых он все же успел выучить. Значит не сумасшедший он, страдающий расстройством психики, навязчивыми идеями и галлюцинациями. Это он в каком-то фильме увидел, как психиатр перечислял симптомы сумасшествия. Вернее шизофрении. Там еще про пограничные состояния было. А вдруг у него как раз это самое состояние? Хотя ведь футболка и карточка они же настоящие…

Но почему он в вонючем грязном подьезде? Почему не в кабинете ученого откуда он и попал туда не знамо куда?

Генка отлепился от негигиеничной металлоконструкции и пошел по лестнице вниз. Одет он был не по сезону. Прохожие косились, кто-то удивленно, кто-то с жалость, кто-то с неодобрением или даже испугом. У Генки зуб на зуб не попадал когда он дошел до автобусной остановки. Посмотрев на табличку, Генка узнал что он находится где-то в районе Бауманской. Подьехал автобус, Генка вскочил в него, дергаясь всем телом как паралитик. Какая-то бабка перекрестилась, глядя на синее чудо в красной драной кофте с коротким рукавом, а на дворе февраль. Сняв повязанный для тепла поверх пальто платок бабка протянула его Генке.

— Сынок, накройся! Замерз ведь совсем! Родители-то куда смотрят! Бог ты мой, иль ты сирота?!

Следующая остановка как раз была Бауманская. Бабка велела Генке оставить платок себе.

На станции, после того, как Генка попытался обьяснить, что все вещи у него, того, пропали. И ему бы домой, к маме доехать, без денег, дежурная, оценив историю, внешний вид и явно юный возраст, вызвала наряд. Решив, что такого странного в любом случае лучше никуда не пускать. И если ему и правда нужно к матери, как он уверяет, пусть эта мать, у которой ребенок голый в феврале ходит, сама за ним приезжает. Заодно еще и посмотреть на эту мать, а то на первый взгляд-то тут лишением родительских прав попахивает. Наряд Генку «принял». Ему дали какую-то засаленную куртку-спецуху, чтобы он согрелся. Налили чаю. И оставили в станционной дежурке дожидаться приезда представителя несовершеннолетнего, то есть матери.

Молоденький смешливый лейтенант сжалился над странным, но вроде как в то же время адекватным парнишкой и и сообщив Софии Владимировне, что ее чадо у них, позволил Генке тоже сказать матери несколько слов. Генка расчувствовавшись и разволновавшись от всего сразу сжал трясущимися руками телефон лейтенанта и чуть ли не рыдая в трубку выпалил:

— Мама, мамочка! Прости меня, пожалуйста! Я вернулся! Прости!..

Голос у Софии Владимировны задрожал, и она быстро сказала:

— Гена, сынок, ты только не волнуйся. Я скоро буду.

Лейтенант отобрал телефон, помотал головой, покосился на Генку и решив, что все же он не совсем в себе, но не до такой степени, чтобы его «в клетку» сажать, оставил его в дежурке. Строго сказав:

— Сиди спокойно! Ясно?!

— Ясно, — буркнул Генка. Нормально он домой вернулся. Оказался х… где, чуть не обморозился, а теперь его еще в ментовку загребли.