Макс Фрай

—Я знаю, что ты имеешь в виду! — Триша так обрадовалась, что наконец-то может поддержать разговор, что чуть с ветки не свалилась. — Со мной тоже такое было. Ты же знаешь Алису, которая из дома на холме? Она меня когда-то шить научила. У меня сперва долго ничего не получалось, Алиса даже предложила бросить это дело — не выходит, ну и не надо, подумаешь. Но я очень старалась и, в конце концов, все-таки выучилась. Не только одеяла из лоскутов, а вообще все что угодно теперь умею. Но знаешь, заметила: когда Алиса приходит в гости, при ней за шитье лучше не браться. То иглу в палец воткну, то ткань ножницами продырявлю. И ведь нельзя сказать, будто Алиса этого хочет. На самом деле, она больше меня огорчается. Но я всегда чувствовала — дело именно в ней. Однажды даже Франка спросила, и он со мной согласился. Сказал — ну да, Алиса же помнит, как я ничего не умела. И рада бы об этом забыть, да не получается. И мои руки спотыкаются об ее мысли. Поэтому я теперь при Алисе даже пуговицу не пришиваю, если оторвется. Жду, пока уйдет. И пальцы целы, и все довольны. У тебя, получается, тоже так?

—Именно. Когда мои друзья рядом, я — тот, кого они помнят. Просто человек, живой и уязвимый. Могущественный в одних ситуациях, беспомощный в других. И совершенно ни на что не годный здесь, в этом Городе. Потому что, как я уже говорил, сотворение Мира ни одному человеку не под силу. Наваждение какое-нибудь создать — это всегда пожалуйста. Такое, можно сказать, любому по плечу. И, кстати, то и дело случается. Гораздо чаще, чем люди могут вообразить. Но эта реальность не желает оставаться наваждением, хоть ты тресни. И пока она овеществляется, мне нельзя надолго становиться старым добрым Максом. Это опасно — и для меня, и для дела. Если человек становится единственным источником жизни и смысла для целого Мира, он, в лучшем случае, быстро сойдет с ума. А более вероятно, просто погибнет, захлебнувшись в хлещущем сквозь него потоке бытия. Или, если у него достаточно могущества, спасет свою шкуру, повернув поток вспять. Собственно, к тому сперва и шло. Эта реальность вполне могла бы остаться восхитительно достоверным наваждением, а я — отставным колдуном, выбравшим для отдыха одно из своих любимых сновидений; так, кстати, многие поступают. Но этот Город умеет настоять на своем. Я и сам не заметил, как стал плясать под его дудку, а теперь назад уже не повернуть. Да и не хочу я никуда поворачивать.

Вот и хорошо, подумала Триша. Вот и хорошо.