Все ждали, понимая его волнение, пытаясь найти способ хоть как-то помочь ему. Гарольд Гротон — его астрологические интерпретации не помогут здесь, Афра Саммерфилд — ее красота и аналитический ум бессильны, Беатрикс Гротон — ее доброта и участие безразличны внезапно онемевшим пальцам Иво…
Анализ, доброта, астрология…
Вдруг его осенило, они ведь могут ему помочь. Просто потому, что они рядом.
Иво начал играть.
Глава X
Туман отступил, непроглядная тьма растворилась. Обрушился водопад звуков и света, явилось видение: стилизованное изображение галактики — сияющий космический диск вращался на своей исполинской оси, загребая лопастями звездных скоплений пространство, излучая во все стороны потоки энергии, менее одного процента которой приходилось на диапазон, доступный человеческому зрению.
Затем, поверх мерцающей спирали галактики наложилось хорошо знакомое изображение Солнечной системы: Плутон, Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Марс, Венера, Меркурий, Луна. Казалось, что планеты катаются по дну гигантской чаши с различными скоростями, даже Солнце двигалось — центром была Земля. Два изображения перемещались, вращаясь независимо друг относительно друга, — словно два диска рулетки — галактический и планетарный. Совокупное движение всех объектов было невообразимо сложным: глаз человека ни за что бы не смог в этом хаосе отследить положение планет в фиксированный момент времени, мозг человеческий был бы не в состоянии предсказать взаимное расположение двух систем. Лишь остановив вращение, можно провести тщательный осмотр и все выяснить, но — движение — суть жизнь галактики, останови ее, и она умрет.
Система небесных тел не может застыть, но ее можно как-то сфотографировать, и анализ этих снимков дает уникальную информацию. Две системы — галактическая и планетарная — это две чаши, разделенные на четыре части, каждая четверть еще на три, итого их пересечение образует двадцать четыре сектора — двенадцать против двенадцати. В любом из этих секторов могла бы находится планета, — вспышка — и снимок, на котором планета навечно останется неподвижной. Четыре вспышки — четыре снимка — планеты, звезды, туманности, переплетения секторов — все замерло, краткий миг превратился в вечность, каждый миг порождал будущее бытия.
Таково уж движение, что малейшие мгновения решают все, только моментальный снимок имеет смысл — вся конфигурация существенно меняется по прошествии мельчайших квантов времени, и в той же мере меняется реальность.
Эта симфония движения, мысли, материи выражает сущность бытия. А тот самый миг из жизни галактики, чисто теоретическое представление небесных светил как неподвижных объектов — суть гороскоп.
Огонь
Иво спустился на круг гороскопа, разрезанный, подобно пирогу, на двенадцать частей, в центре возвышался клубок сплетенных нитей. Символы огня — вот что нужно было Иво. Он прошел мимо льва, грива которого — яркое пламя, мимо кентавра с натянутым луком и со стрелой — горящим факелом. Иво кивнул своему собрату-лучнику[39]. А вот и баран. Иво чуть замедлил шаг, осторожно приближаясь к животному. Травой на пастбище барана были языки пламени, мохнатой шкурой его были клубы дыма, но голова его — вот невиданное диво. На одном из могучих рогов было написано СТРЕМЛЕНИЕ, на другом — ДЕЛО.
— О дело! Сколь лучше в мире нам жилось бы без тебя! — воскликнул Иво. Он произнес слова поэта на языке музыки — это была партия скрипки.
Голова Овна — огромная капля расплавленного металла, — повернулась к нему. Баран фыркнул, из ноздрей вырвалось пламя.
Иво отпрянул в страхе от громадного зверя, говорящего стихами, баран был столь близко, что казалось — взгляд его опаляет кожу. Иво чувствовал в чудище несокрушимую мощь и решимость, но все же попытался:
Овен указал рогом на обгоревший свиток, который виднелся среди переплетенных нитей клубка. При свете пламени Иво прочел: