Макроскоп

– Мы не можем не показать ему программу, если он этого захочет – а он хочет ее увидеть. Он знает, что здесь кроется что-то очень важное, жаждет увидеть свое имя в передовицах газет всего мира еще до конца расследования. Ковонов мне сказал прямо: Борланд – американец, так что он твой клиент. Я должен его нейтрализовать до того, как мы найдем решение и будем контролировать ситуацию, иначе здесь начнется невообразимое.

– Когда он прибывает? – спросил Иво.

– Через шесть часов. Нам сообщили, когда он отправился, но только сейчас стали известны его намерения. Он типичный болтун из Конгресса, но умеет молчать, если это ему выгодно – в политике он не любитель. Очевидно, он уже давно все знал, но сейчас решил немного популярности на нас заработать, это помогает на выборах.

– А почему бы не сказать ему правду? Если он такой умник, он должен стремиться сделать что-то полезное для своих избирателей, вместо того, чтобы...

– Правда без готового решения – это конец всем нам, а Борланд станет кандидатом в президенты на следующих выборах. Ему наплевать и на нас, и на будущее космических программ. Он был бы только рад прекратить американское участие в программе макроскопа.

– Но другие страны будут продолжать программу, не так ли? Разве она находится не под общим руководством ООН?

– Под более чем общим. Программа, конечно, может и будет продолжаться, и тогда мы станем второсортной страной, а другие будут делать открытия вроде моего теплового экрана. Америка не сможет уже подняться на уровень космической науки. Или проект макроскопа вообще закроют, испугавшись болтовни о лучах смерти из космоса. Средний обыватель питает глубокое недоверие к передовой космической науке, наверное потому, что действительность непохожа на то, что он видел в космических операх. Людям приятно думать о бесстрашных космонавтах, которые мчатся на ракетах в бескрайнем космосе, а не о сложностях релятивистской космологии или квантовой физике.

– А что, если дать ему то, что он хочет – пускай посмотрит программу.

– И что это решает? Если он не войдет в нее, то у него будет «доказательство», что мы убиваем известных ученых не столь уж экзотическим способом, как утверждаем – ну, естественно, международный заговор, а если он просмотрит всю программу – тогда нам придется отчитываться за пятерых известных ученых и одного американского сенатора.

Иво пожал плечами:

– Тогда мы влипли.

– У нас только один шанс выйти из положения до того, как он прилетит сюда. Поэтому Шен нам нужен с каждой минутой все больше.

– У нас нет уже времени привезти Шена с Земли, – заметила Афра.

Брад ничего не ответил.

– Не уверен, что Шен нам поможет, – сказал Иво. – Ему нет дела ни до Америки, ни до макроскопа.

– А до чего ему есть дело? – спросила Афра.

Брад прервал беседу:

– Давайте передохнем. Мы ведем себя так, будто на станции это касается только нас.

Афра хотела было возразить, но он прижал палец к ее губам и заставил замолчать. Иво заметил, что Браду она позволяла то, что больше никому бы не простила. Но в данной ситуации ее протест был понятен. Иво вручил им бомбу, которая взорвется через шесть часов, а затем объявляет перерыв, будто дело не очень срочное. Как бы объяснить этому одухотворенному созданию, что Брад уже проявил всю галантность, на которую способен, а этот перерыв он сделал не просто, чтобы передохнуть, как могло бы показаться. И все же она доверяла ему.

Эх! Иметь такую девушку... 

Перерыв оказался просто изысканным обедом в семье Гротонов. Иво уже знал, что Гротон временно был посланником на Землю, и ему еще раз пришлось пересмотреть свое отношение к этому человеку. Брад всегда умел подобрать хорошую компанию.

Беатрикс, жена Гротона, была полноватой, улыбчивой женщиной, лет под сорок, с седоватыми волосами и светлыми глазами, вряд ли ее можно было назвать сексуально привлекательной.

Квартира Гротонов была ненавязчиво опрятной, будто хозяйка больше беспокоилась об удобстве, нежели о внешнем виде, в противоположность кричащей обстановке в комнате Афры. Иво показалось, что он вошел в дом на Земле, и если сейчас посмотрит в окно, то увидит улицу или двор. Но окна не было.

Зато было кое-что получше. Гротоны проживали на внешней кромке тора, и их иллюминатор приходился на боковой край обода. Станция была сориентирована плоскостью к Солнцу, так что одна сторона находилась в тени, а другая была обращена к светилу. Они находились на темной стороне. За большим иллюминатором была космическая ночь.

– Все меняется со временем года, – пояснил Брад заметив, куда смотрит Иво. – Формально наша станция – это планета, у которой есть годовой цикл. Для создания искусственной гравитации необходимо вращение, которое придает и гироскопическую стабильность. Станция сохраняет абсолютную ориентацию, вращаясь вокруг Солнца, так что световые сутки в этой комнате равны году. Через три месяца здесь будут сумерки, а через шесть – полдень, и им придется затемнять окно мощными фильтрами.

Иво уставился на немигающие звезды в арктической ночи.

– Они движутся! – воскликнул он и тут же осекся.