— Не хочу усугублять ваши страдания и скажу лишь, что ни одно из ходатайств не дает никаких оснований для отступления от закона. Недавние прецеденты в Англии и вашей стране установили, что подлог — преступление, за которое конфискация имущества не является достаточным наказанием, а потому еще предусмотрена ссылка на срок, определяемый судом. Учитывая вышеизложенное, суд выносит приговор: вся ваша собственность будет изъята и продана для покрытия долгов, а вы подлежите высылке на остров Маврикий, где не менее семи лет проведете в исправительном поселении. Зарегистрировано июля двадцатого дня, в год одна тысяча восемьсот тридцать восьмой от Рождества Господа нашего…
Благодаря невиданной силе Калуа стал самым ценным гребцом, и только ему дозволялось безочередно садиться за весла. Сия привилегия чрезвычайно ему льстила, а тяготы гребли с лихвой окупались пребыванием на палубе, откуда открывался вид на омытые дождем берега. Названия городов — Патна, Бахтиярпур, Тегра — весьма его впечатляли, и для него стало игрой отсчитывать количество гребков от одного селения до другого. Едва на горизонте появлялись дома очередного городка, он сбегал вниз и сообщал Дити:
— Барауни! Мунгер!
Женский закуток мог похвастать несправедливо щедрым обилием иллюминаторов — по одному на каждом борте. После доклада Калуа женщины ненадолго их открывали и разглядывали приближавшееся поселение.
На закате пулвар останавливался для ночлега. Если окрестности были подозрительно безлюдны, якорь бросали на середине реки, а когда вечер заставал вблизи густонаселенного города вроде Патны, Мунгера или Бхагалпура, швартовались прямо к берегу. Величайшим же удовольствием было встать на причале торгового городка или порта: тогда в перерывах между ливнями женщины сидели на палубе, разглядывая жителей и потешаясь над их чудным выговором.
На ходу корабля им разрешалось выйти на палубу лишь для того, чтобы раздать кормежку, все остальное время они пребывали в уединении своего закутка. Казалось бы, три недели в тесном душном отсеке должны стать невыносимым испытанием скукой, однако ничего подобного: день надень и даже час на час не походили. Теснота, сумрак и стук дождя создавали необычайно доверительную обстановку: все, что говорили прежде незнакомые друг с другом собеседницы, казалось новым и удивительным, и даже самые заурядные темы принимали неожиданный оборот. Например, было странно узнать, что одни готовили маринованные манго из падалицы, а другие — из только что сорванных плодов; не менее удивительным стало открытие, что Хиру добавляла в маринад фенхель, а Сарджу исключала столь нужный ингредиент, как тмин. Каждая женщина имела свой способ готовки и пребывала в убеждении, что других просто не существует; новость, что в каждом доме, семье и деревне имелись свои бесспорные рецепты, поначалу смутила, потом рассмешила, а затем взбудоражила. Тривиальная тема оказалась настолько увлекательной, что ее хватило от Гхоги до Пирпайнти, и если даже она вызвала горячие обсуждения, то что говорить о столь захватывающих материях, как деньги и супружеская постель?
Историям не было конца. Сестры Ратна и Чампа вышли за двух братьев, чья земля работала на опийную фабрику и уже не могла их прокормить; нежели голодать, лучше податься в гирмиты, решили они, — мол, что бы ни случилось, утешением будет общая судьба. Дукхани ехала с мужем; она долго терпела измывательства стервозной свекрови и теперь почитала за счастье, что муж решился бежать вместе с ней.
Дити тоже свободно говорила о прошлом, ибо нафантазировала полную подробностей биографию, в которой она в двенадцать лет вышла за Калуа и жила с ним и его скотиной в придорожной халупе. Решение бежать за Черную Воду она объясняла происками завистников — силачей из Бенареса, которые не смогли одолеть мужа в честной схватке и задумали выжить его из родных краев.
К некоторым сюжетам путешественницы возвращались снова и снова: например, история разлучения Хиру с мужем рассказывалась бессчетно, и всем уже казалось, что они сами ее пережили. Случилось это в прошлом году на большой сонепурской ярмарке, устроенной перед наступлением холодов. Месяцем раньше Хиру потеряла своего первого и единственного ребенка, и муж уговорил ее поехать на ярмарку — мол, надо помолиться в храме Харихарната, чтобы родить нового сына.