Маковое Море

Как только «Ибис» встал на якорь, Захарий с боцманом Али раскрыли гроссбухи и выплатили команде накопившееся жалованье. Запрятав медяки и сребреники в складки саронгов, ласкары мгновенно исчезли в утробе Киддерпора. Одних «Ибис» уже не увидит, другие через пару дней вернутся, после того как их ограбят и одурачат или они просадят свои гроши в шалманах и притонах и поймут, что жизнь на берегу гораздо привлекательней, когда ты в море, а не шагаешь вразвалку по качкой земле.

Шхуна ждала своей очереди в сухой док на ремонт и покраску. На борту остался лишь костяк команды во главе с Захарием и боцманом Али, однако и меньшим числом службу несли двумя вахтами под началом тиндалов. Как и в море, наряд длился четыре часа, а утром и вечером назначались двухчасовые полувахты. Портовый приют брал свою цену — возрастала опасность, что корабль обчистят, а потому вахтенные ухо держали востро, да и работы на судне не убавилось: хлопоты с инвентарем и, самое главное, приборка. Боцман Али не скрывал своего мнения, что моряк, отправивший корабль в сухой док неприбранным, хуже последней сухопутной шмакодявки, в рот ему дышло, рынду-булинь и фор-брамстеньгу.

Виртуозная брань, в которой Али не знал себе равных даже среди ласкаров, вызывала безграничный восторг Джоду, весьма огорченного тем, что его расположение к боцману не встречает взаимности.

Он знал, что морские волки презирают пресноводных рыбешек навроде него — бывало, в своей лодке он греб мимо огромных парусников, а рулевые на мостиках и марсовые скалились, подавая обидные советы насчет мест, куда приспособить его весло. К подначкам Джоду был вполне готов, они бы лишь обрадовали его, но боцман не допускал фамильярности между собой и ласкарами. То и дело он давал понять, что Джоду взят в команду против его воли и лучше бы уматывал подобру-поздорову. Но раз уж приходится его терпеть, ему уготована самая грязная работа — чистить гальюны, убирать камбуз и драить палубу. Мало того, он приказал Джоду вдвое укоротить швабру — дескать, чем короче, тем лучше результат, а близкое знакомство с дерьмом позволит определить, чем оно было до того, как оказалось в заднице. Случалось, Джоду на четвереньках драит палубу, а боцман подкрадется и даст пендаля ногой с заботливо отрощенным и остро подпиленным ногтем, да еще бросит: «Чал сала![63] Радуйся, что не пушка влетела в твою корму».

Первое время Джоду имел право спускаться в жилой отсек лишь затем, чтобы вычистить гальюн, и даже спал на палубе, что представляло неудобство лишь в редкий дождь, а в погожие ночи он был далеко не единственным, кто искал «досточку помягше». Вот так он подружился с юнгой Роджером Сесилом Дэвидом по прозвищу Раджу. Долговязый и тощий юнга смахивал на жердь, а цветом кожи не отличался от дегтярной мачты. Воспитанный в череде христианских миссий, он носил рубашку с брюками и даже матерчатую бескозырку, пренебрегая набедренной повязкой и банданой. Его претенциозный вкус в одежде, пошитой из парусных лоскутьев, давал повод для частых насмешек. Раджу прозвали третьей мачтой, и каждое его появление на вантах чрезвычайно веселило марсовых, наперебой отпускавших шуточки в его адрес. В отличие от англичан, ласкары именовали корабль в мужском роде, что открывало широкие возможности для сравнения мачт с детородным органом: наш хмырь полез на штырь… давай спускай… заводи конец…

Не только из-за насмешек, но главным образом из-за боязни высоты, на которой его мутило, Раджу был бы счастлив уйти из марсовых. Пределом его мечтаний было оставаться на твердой палубе и служить вестовым, стюардом или коком. А вот Джоду рвался на реи, и потому друзья быстро сговорились, что хорошо бы им махнуться должностями.