Македонский Лев

Через час он стоял перед другим стариком, со свирепыми глазами и неумолимо сжатыми губами. Откинувшись в кресле, Агенор сомкнул руки за своей лысой головой и осмотрел молодого человека. — Мне не нужно здесь смертей, — заметил офицер.

— Мне тоже, господин.

— Но мне нужны бойцы — и ребята с головой на плечах. Как я понял, ты неплохо бегаешь?

— Да, господин.

— Хорошо. Найди себе кровать в западной казарме, а потом доложись Солону на учебной площадке. — Когда Парменион собрался идти, мужчина встал и оттянул его обратно. — Лепид хорошо отзывается о тебе, парень. Он говорит, тебе нелегко пришлось за время учебы, но ты достойно выдержал все испытания. Знай, что здесь о тебе будут судить только по тому, что мы видим — а не по тому, что слышали.

— Это всё, чего я прошу, господин. Благодарю.

Парменион вскинул свой сверток с одеялом на плечо и зашагал к западному крылу. Из всех оставленных кроватей только на двух были одеяла. Парменион выбрал незанятую кровать подальше от двери и прилег. Некоторое время он смотрел за пылинками, кружащими в снопах солнечного света, сочащегося сквозь сломанную ставню. Потом закрыл глаза.

Рука тронула его плечо, и он тут же проснулся. В небе сияли звезды, и комната заполнялась ребятами. Он посмотрел на парня, который до него дотронулся.

Это был Гермий.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Парменион, вскочив на ноги и обняв друга.

— Я перевелся сюда этим утром, — ответил Гермий. — Не хотел, чтобы ты чувствовал себя одиноко.

Парменион был искренне тронут. Бараки Ликурга были местом, куда богачи отправляли своих отпрысков; оно было для элитных спартиатов. Парменион был единственным бедняком, принятым туда — так как он был сыном героя, часть его образования оплачивалась лохосом его отца. Для Гермия покинуть элиту, чтобы присоединится к Менелаю, к самым маленьким баракам в Спарте, было чем-то невероятным, что Парменион понимал с большим трудом. — Тебе не надо было этого делать, друг мой. Но я рад, что ты это сделал. Ты даже не представляешь, как рад.

— Это новое начало, Савра. Возможность забыть о прошлом.

Парменион кивнул. — Ты прав, — сказал он.

Но он не забудет прошлое. Он заставит их заплатить. Он будет жить ради того дня, когда все враги лягут в пыль под его ногами, взирая на него в надежде получить прощение.

— Всё к лучшему, Савра! Я рад видеть, как ты улыбаешься, — сказал Гермий.

Спарта, лето, 382 до Н. Э.

Парменион быстро влился в ритм жизни у Менелая и в течение последующих трех лет редко сталкивался с проблемами, которые преследовали его у Ликурга. Каждый год они с Гермием представляли свои бараки в беге на короткие и средние дистанции, однако в других сферах оставались менее успешными учениками, не блистая, но и не отставая от установленных стандартов в метании дротика или диска, в работе мечами или борьбе. Пармениону нравилось фехтовать коротким мечом, потому что он был быстр и силен, но только разозлившись добивался того, чтобы его навык становился смертоносным. Инстинктивно понимая это, он не переживал, когда некоторые парни одолевали его в учебных поединках. Глубоко в своем сердце он знал, что исход окажется другим, если бои были бы на смерть.

Но как бегун Парменион был лучшим атлетом Спарты. Дважды, в соревнованиях между бараками, он опережал Леонида в беге на четыре мили, но потерпел поражение на третий год, когда Леонид был избран представлять Спарту на будущей Олимпиаде.

Это было горьким разочарованием для Пармениона, который усиленно тренировался во все время пребывания в Бараках Менелая.

— Мне понятен твой гнев, — сказал Ксенофонт, когда они сидели у него во дворе как-то вечером, — но ты сделал все, что мог. Ни один мужчина не может требовать от себя большего.

Парменион кивнул. — Но я допустил тактическую ошибку. Я попытался обойти его, когда двести шагов были позади. Он ждал этого хода и увязался за мной. И обошел меня за каких-то три шага до конца.

— Ты победил его в Играх три года назад, и он достойно вынес свой позор. Оставь ему его собственный момент славы. — На пятидесятом году жизни Афинянин оставался по-прежнему красивым, только волосы стали теперь полностью серебряными и редели на макушке. Он взял кубок вина, добавил воды и проглотил напиток. Парменион жил ради часов, которые они проводили вместе, обсуждая стратегию и тактику, построения и сражения. Юноша учился, когда следует расширить фалангу, а когда сражаться узким строем, когда двигаться вперед, а когда отойти, и как выбирать главных воинов, которые держали бы строй, не давая ему рассыпаться. Ксенофонт любил рассказывать, а Парменион был счастлив слушать. Временами он не соглашался с анализом, и тогда двое мужчин могли спорить ночь напролет. Парменион всегда был несказанно рад позволить Ксенофонту убедиться в его правоте, и их дружба росла всё сильней. Гриллус был отправлен к друзьям в Афины, и часто Парменион мог днями остатваться с афинским полководцем, заняв место Гриллуса в летних путешествиях во второй дом Ксенофонта в Олимпии, у самого моря.