Несчастный, тебе следовало бы заняться интендантством! Как я уязвим... Бывали дни, когда я был в совсем приемлемой форме. Сегодня я жал вовсю, но тащился сзади всех, и больше всего мне хотелось не отставать от этих молодых, полных жизненной силы парней. Увы! Не могу. Я слишком стар. Зачем я сунулся в эту историю? Я мог бы остаться дома. Разве я сделал недостаточно? Зачем еще нужны мучения вместо скромной, легкой жизни, когда имеешь привычную работенку, милые привычки, когда возвращаешься ежедневно домой, спокойно включаешь телевизор... Порой, когда я начинаю анализировать такую простенькую. жизнь, возникают сомнения. Это же монотонно до тошноты! Я не гожусь для такой жизни. Но создан ли я, чтобы выбиваться из сил или, как все нормальные люди, наслаждаться простой, легкой жизнью? Хуже всего это то, что в своей карьере я выбирал наиболее трудное решение и делал это очень часто. Я провожу уже шестое серьезное мероприятие, и сегодня мне пришла в голову мысль, что я, возможно, переступил грань. Я самый пожилой из всех членов экспедиции, и я сразу почувствовал себя старым, не стариком, а представителем старшего поколения по отношению к другим членам команды. У меня были критерии сравнения. Я не имею в виду сложность Ребра, как таковую. Если бы был такого же возраста, как Яник или Моска, я бы, вероятно, им не уступал. Разве травмирует меня сложность? Нет, травмирует сознание, что я не могу двигаться, как мои товарищи, не могу действовать, как они, на маршруте. Перила, по которым я подтягивался, поставили они, а не я. Придется ли мне когда-нибудь идти первым в связке с кем-либо из них, переживать чудесную радость, когда ты в хорошей форме и отдаешься без остатка трудной работе? Но нет, я не смогу больше участвовать в работе штурмовых связок, это было бы в ущерб делу; как ответственный, я никогда не буду свободен, не смогу идти направо, идти налево, к тому же... я такой человек, который... никто тут ничего не изменит... не то что я не доверяю людям... но у меня, возможно, есть недостаток: когда я даю приказания или когда проявляют инициативу другие, мой несносный характер заставляет меня влезать в дело и проверять, правильно ли все сделано. Я должен сам во все вмешаться, и это создает мне кучу забот.
Простая обязанность вести бортовой журнал и то отнимает время, представляет какую-то трудность. А потом все эти мелочи, безделицы, например плохо отрегулированные альтиметры... Как бы я хотел освободиться от этих мелочей, составляющих в итоге неподъемный груз! Активно участвовать в работе, лазать, быть в хорошей форме, смеяться над плохой погодой, над холодом, ветром, всюду проникающим снегом, быть на десять лет моложе, вновь очутиться на Жанну, на Аконкагуа, не быть больше начальником экспедиции, участвовать в штурмовых связках!
Но раз я здесь, я должен участвовать, не правда ли? Не может быть речи о том, чтобы остаться в стороне. Активное участие ― это основа. Не может начальник экспедиции лишь отдавать приказы, сидя в тепле со своим биноклем. Вот почему я здесь и «дохожу»...
...Что поражает ― так это чуткость, с которой все ко мне относятся. Яник, Моска, Пано ― все знают, что я не справляюсь, и, проявляя редкое благородство, все стараются поддержать меня морально. «Не унывай, Робер, увидишь, все будет в порядке...» Дорогие друзья! Если бы вы знали, как мне тяжко! Этот гребень Близнецов, он такой длинный, монотонный, трудный, даже для тех, кто в хорошей форме. А для меня, понимаете!.. Эти короткие остановки, когда ты совсем один, если не считать Эвереста, который насмехается над тобой... когда у тебя слезы на глазах от жалости к самому себе... А этот проклятый рюкзак, до чего же он тяжел! Но каждый должен нести максимум, и ты должен также выжимать из себя максимум. Делать как все... снова идти...Я делаю четыре шага и отдыхаю, считаю шаги: один, два, три, четыре... повиснуть на веревке, восстановить дыхание, пытаться забыть про все усиливающуюся усталость. Гоп! Вперед!