Майский день

– Мэйдэй,[2] – коротко ответил тот и, довольно бесцеремонно отодвинув Аракелова, побежал дальше.

Мэйдэй! Только этого не хватало! Что там еще стряслось?

II

– Еще кофе, капитан? – Кора держала в руке кофейник – удлиненный, изящный, с эмблемой «Транспасифика» на боку: стилизованное кучевое облачко, кумула-нимбус, намеченное небрежными, округлыми голубыми линиями, на нем маленький золотой самолетик со стреловидным оперением, а надо всем этим восходящее солнце, которому золотые лучи придавали сходство с геральдической короной. Такой же знак был и на чашке, которую Стентон решительно отодвинул.

– Нет, спасибо. Докурю и пойду в рубку. Давно пора бы появиться этому чертову тунцелову…

– Не волнуйтесь, капитан. – Кора улыбнулась. Она всегда улыбалась, называя его капитаном, от чего уставное обращение превращалось чуть ли не в интимное. На Стентона эта ее улыбка действовала примерно так же, как стеклянный шарик провинциального гипнотизера: притягивая взгляд, она погружала Сиднея в какое-то подобие транса; он, правда, старался не выдавать себя, но вряд ли это удавалось ему успешно, во всяком случае, он был уверен, что Кора прекрасно все замечает. – Ну потеряем мы полчаса, так наверстаем потом…

Он поднялся из-за стола. Кора – тоже. Не многим женщинам идет форма, Стентон знал это прекрасно, но про Кору сказать такого было нельзя. Как, впрочем, было нельзя и сказать ей об этом: в бытность свою стюардессой она наслушалась еще не таких комплиментов… Кора быстрым движением поправила – непонятно зачем, подумал Стентон – свою короткую и густую гриву цвета дубовой коры.

– Пойдемте, капитан! – Удивительно, сколько оттенков можно придать одному и тому же слову! Теперь оно прозвучало как-то залихватски, вызвав в памяти призраки капитана Мариэтта и Майн Рида, но сквозило в нем и скрытое уважение, объясняемое не только субординацией.

– Вы к себе, Кора?

– Да. С Факарао передали список грузов, надо прикинуть, что куда…

С таким суперкарго, как Кора, не пропадешь. У нее было какое-то чутье, интуитивное ощущение корабля: почти без расчетов она всегда могла точно указать, в какой из тринадцати грузовых отсеков дирижабля и в какое место этого отсека надо уложить тот или иной груз, чтобы обеспечить равномерность нагрузок. Однажды Бутч Андрейт, второй пилот и большой любитель всяческих пари, взялся проверять ее работу на корабельном компьютере. В итоге ему пришлось угостить Кору обедом в уютном болгарском ресторанчике в Окленде, причем хитроумная Кора пригласила весь экипаж, благо условия пари предусматривали такой обед, «какой она захочет». Получилось, надо признаться, весьма неплохо… Пожалуй, именно в тот вечер Стентон впервые обратил на нее внимание – не только как на первоклассного суперкарго.

– Хорошо, – сказал Стентон. – Посылка для тунцелова готова?

– Конечно, капитан.

Он быстро прошагал через весь коридор, бегом спустился по винтовой лестнице на грузовую палубу «В» и распахнул дверь рубки.

Пассажиры на транспортных дирижаблях – явление почти исключительное. Иногда это бывают сопровождающие при грузах, еще реже – какие-нибудь особые представители различных ведомств, по тем или иным причинам не имеющие возможности воспользоваться пассажирскими рейсами. И когда они появляются на борту, их специально приводят сюда – позабавиться и посмотреть на реакцию. Как правило, реакция, увы, не страдает разнообразием: нервная икота, легкий сердечный приступ… И не удивительно – сразу же за овальной металлической дверью начинается ничто, по которому, однако, спокойно расхаживает экипаж и в котором свободно висят пульты, штурвалы, кресла… Даже опытным пилотам, впервые попадающим на дирижабли, стоит некоторого труда преодолеть психологический барьер и шагнуть на абсолютно надежный и бесподобно прозрачный пол рубки, незаметно переходящий в стены. Зато здесь действительно чувствуется полет – не то что в тесной кабине самолета или ракеты. Ты висишь на высоте трех – пяти километров, нет ни вибрации, ни рева двигателей, и земля скользит под тобой с удивительной плавностью, земля близкая и прекрасная, а не та, далекая и почти чужая, какой представляется она со стационарной орбиты…

Бутч Андрейт оторвал лицо от нарамника умножителя и обернулся к командиру:

– Есть. Вот он, голубчик. По дальномеру – двадцать две мили.

Стентон кивнул:

– Давно пора. И так мы уже выбились из графика… Кой черт его сюда занесло? Тридцать с лишним миль от точки рандеву! Ты связался с ним, Джо? – обратился он к радисту.

– Только что. Капитан приносит извинения. Они готовы.

– Хорошо. Заходи на подвеску, Бутч.