Майнеры

Что происходило потом, она помнила урывками, вспышками стробоскопа, на миг освещающими ее сознание: вот звонок в квартиру, звонят настойчиво, долго, она хочет сказать, чтобы кто-нибудь открыл дверь, но не может, язык прикипел к нёбу, иссохшие губы спаялись между собой. Глухие удары, стены, пол, а над полом диван на хлипких ножках сотрясается, со стены падает единственное украшение комнаты – портрет обнаженной Мэрилин Монро с цветком в руках, черно-белый, в рамке с разбитым стеклом, Мэрилин смотрит на цветок. Зачем? Что она там увидела?

Удары становятся сильнее, Саша слышит их изнутри тела, они отбивают ритм в унисон с сердцем, и непонятно, как долго это может продолжаться. Если прекратятся эти страшные удары, ее сердце тоже остановится? Скорее бы, скорее.

Он же что-то сказал еще? Что он сказал? Мэрилин вдруг подняла голову, пронзительным взглядом посмотрела на нее сквозь марево дыма, невесомо парящего в комнате.

– Позвонил Черкашин из дежурки, по нашему адресу вызов, сматываемся срочно, кто-то заложил, быстрее, да бросай все, черт, бл… сейчас блеван… я держу, что с ней дел… а лед, оставляй всё, у меня еще есть, не трожь, в холодильник пакет, быстрей, время, башка болит, включи газ, знает, рассказала, Скоков сирота, она с ним, много знает, газ, окна закро… Рафик внизу… жалко, оставайся с ней, тогда идем…

Потом тьма, удары, удары, удары… Хорошая дверь, железная, единственная настоящая вещь в этой квартире, не поддельная. А все остальное… она со стоном, вцепившись пальцами в проминающийся, податливый, словно болотная жижа, диван, попыталась приподняться на руках, черно-белая Мерилин что-то кричала ей со стены, груди ее болтались из стороны в сторону, царапаясь о разбитое стекло, и Саша удивлялась: неужели она не чувствует боли?

С тяжелым хлопком вдалеке что-то взорвалось, и тут же тени наводнили комнату, привнеся с собой другие голоса – грубые, отрывистые, похожие на голос ее отчима. Тогда она сжалась или ей показалось, потому что двигаться она уже не могла.

– Откройте, скорее открывай, задохнемся же! Черт, кажется, еще жива. – Холодные пальцы на шее задерживаются дольше, чем положено. Она думает, сейчас они устремятся вниз, и боится открыть глаза, потому что знает, кого увидит.

– Вызывай скорую, пока не окочурилась. Молодая, лучше не трогай ее, – советует голос более властный, но такой же безучастный.

В комнату врывается поток свежего, живого воздуха. Волосы Мэрилин развеваются, она улыбается, но в уголках ее глаз стоят слезы. Искромсанная грудь кровоточит.

– Через полчаса приедут.

– Поторопил бы их, а то придется с трупом возиться.

– Соседка сказала, тут притон. Смотри, что я нашел.

– Ого. Да тут целый склад.

– На нее и повесим все это.

– Да ей нет шестнадцати, так что забудь. На принудительное заберут.

– Угу. А что с метом делать? Там прилично…

– Смой в унитаз.

– Смыть куда?

Провал. Чернота. Серость. Люстра. Мэрилин сошла со стены, наклонилась к ней, ее лицо теперь не такое доброе, как было, оно озабоченное.

– Давно лежит? – спрашивает Мэрилин.

– Понятия не имею. Как приехали – уже лежала. Соседи пожаловались на запах газа и крики.

– Еще пара минут – и всё, – Мэрилин оттягивает ей веко. – Герои.

– А что мы? Наше дело – зафиксировать.

– Хотите труп на участке? Сейчас будет.

– Не-не.

– Тогда в следующий раз будьте порасторопнее.

– Ишь ты какая, – говорит голос в сторону Мэрилин.

Игла с огнем вспарывает ее умирающее сердце, отголоски жизни, с которой она уже смирилась, машут крыльями, Мэрилин снова наклоняется к ней, бьет по щекам.

– Проснись, красавица, – говорит она нараспев. – Самое интересное только начинается.

Глава 35

– На домашний звонил? – Ларин сел на системный блок одного из компьютеров, составленных друг на друга вдоль подвальной стены, от которой веяло могильным холодом. Даже добрая сотня работающих на полную мощность видеокарт не согревали помещение.

Он выглядел выспавшимся, на Москву опустилась очередная ночь – сутки прошли с момента задержания Эльвиры, решением Департамента образования директором назначили Комарову, и, хотя кандидатура еще должна пройти утверждение, это была чистая формальность. Надежда Петровна ликовала, Ларину даже показалось, что она слегка пригубила.

Из школы Комарова ушла последней, все ходила и осматривала самые дальние уголки, словно впервые их видела и боялась расстаться даже на ночь.

– Дмитрий Сергеевич, я против того, чтобы вы работали сторожем, скажу прямо. Но…

Он улыбнулся ей, не улыбкой, а зубами. Противник, который теперь перед ним, не чета прежнему директору – стервозной, поверхностной и поэтому абсолютно безопасной. Песчинская предпочитала не покидать кабинет без лишней надобности.

– Но… – продолжила Надежда Петровна, поняв его ухмылку, – разумеется, я пойду навстречу вашей книге. Кстати, как она называется?