Майндсайт. Новая наука личной трансформации

В течение следующих недель Энн размышляла о тяжелых переживаниях отца. Бабушка и дедушка рассказывали ей, как сильно он любил жену и как ее смерть разрушила его. Однажды Энн произнесла: «Наверное, он сделал все возможное, чтобы справиться с горем, когда ее не стало. Он был молод, всего двадцать шесть. Но я все еще не понимаю, почему он просто исчез, а потом женился на такой ведьме. Когда ушла мама, отец в некотором роде умер вместе с ней».

Скорбь Энн развивалась своим чередом, когда она стала более открытой к чувствам – любви, утрате, замешательству, злости и даже прощению.

Энн решила продолжать сеансы психотерапии дольше, чем собиралась сначала. По ходу нашей совместной работы ее жизнь начала наполняться энергией, которой ей не хватало несколько десятилетий. Энн занялась спортом. Учащенное сердцебиение беспокоило ее значительно реже, а потом и вовсе прекратилось. Она начала встречаться с некоторыми коллегами вне работы. Кроме того, она нашла время, чтобы «просто побыть» с дочерями, и обнаружила, что им тоже нравилось рисовать. Вместо посещения офиса в выходные она планировала разные занятия с детьми. «Я знаю, что они не так уж и долго пробудут со мной», – пояснила она.

Сейчас присутствие Энн в комнате ощущается сильнее. Она держится по-другому, ее движения стали плавными и расслабленными, и она комфортно чувствует себя в своем теле. Теперь Энн распускает волосы. И еще она сказала, что больше не чувствует пустоты внутри.

8 Узники прошлого Память, травма и восстановление

Я находился рядом с Брюсом и ждал его схватки с противником, благодаря судьбу, что он видел во мне друга, а не врага. С камуфляжной раскраской на лице он больше походил на увлеченного игрой четырехлетнего ребенка, чем на 34-летнего ветерана. Тем не менее ужас, читающийся в его глазах, и сила, сосредоточенная в его 90-килограммовом и почти двухметровом теле, делали нашу ситуацию реальной.

Брюс был одним из многочисленных солдат, вернувшихся из Вьетнама изувеченными изнутри. Наши пути пересеклись под кроватью в Брентвудской больнице для ветеранов в Лос-Анджелесе, куда Брюса госпитализировали с посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) – болезнью, только за несколько лет до этого получившей название. На тот момент я только пришел в психиатрическое отделение стажером, и Брюс оказался в числе моих первых пациентов. Я совершенно не рассчитывал, что он схватит меня за лодыжки, затащит в свою «пещеру», бросит мне метлу и прокричит: «Стреляй, если они начнут атаковать!»

Не было ни малейших сомнений, что Брюс находился в вымышленном мире. Но я думал, что это была не детская игра, а какая-то часть памяти, вышедшая из-под контроля. Фрагмент прошлого, будучи в его сознании вполне живым и реальным, наводил на него – да и на меня – ужас. Брюс так долго вглядывался в комнату, что, казалось, мог начаться и закончиться уже целый сезон тропических муссонов. Иногда Брюс замечал надвигающегося на нас врага и пытался отогнать его метлой. Он был благодарен мне за помощь и сказал, что мы хорошая команда.

Через час, проведенный в страхе и тревожной бдительности, хватка Брюса постепенно ослабла, сдавленный и грубый голос замолк, его лицо смягчилось, и он тихо застонал. Я помог ему выбраться из-под кровати и укрыл его одеялом, чтобы он почувствовал себя в безопасности, и сидел рядом, пока он не уснул.

Я совершенно не знал, что делать, и меня трясло. В таком состоянии я добрел до поста медсестры и рассказал ей о случившемся. «А, да у Брюса всего лишь вспышки», – прокомментировала она, искренне пытаясь мне помочь.

Позже в тот день у меня была назначена часовая консультация с моим профессором, и я спросил его, что же такое вспышка. «Это травмирующее воспоминание из прошлого, преследующее человека в настоящем, – ответил он. – На самом деле мы не знаем механизм его работы». Меня, однако, такой ответ не удовлетворил.

Я помнил, что человек способен избирательно концентрировать внимание на воображаемом мире и временно отказываться от критического восприятия, чтобы полностью погрузиться в него. Некоторые называют это нормальной диссоциацией – то есть добровольной приостановкой восприятия реальности и погружением в собственные фантазии. Такое поведение типично для детей, увлеченных игрой, и мы все в какой-то степени сужаем область внимания до одного сегмента впечатлений, ограничивая осознанность. Конечно, в повседневной жизни мы способны выйти из этого состояния и, например, пойти ужинать, когда нас позовут. Но на моих глазах разворачивалась совсем иная ситуация.