Мы медленно, пропуская вперед семьи с детьми и старушек, спустились вниз. До ворот было метров сто, и фонари освещали сгрудившуюся толпу – ворота все еще были заперты.
– Смотрите, они закрыли ворота и оставили полицейских снаружи. Умные, правда?
– Не полицейские, а карабинеры, – поправила я. – У них черная форма, а у полиции – синяя.
Я хотела рассказать, чем они еще отличаются, но ворота наконец открыли, и зрители хлынули вон из театра. Сзади нас поджимали, поэтому мы, переваливаясь, как пингвины, медленно пошли к выходу.
– Как в метро в час пик, – заметила Настя.
Ей было, как всегда, весело, она толкалась, вертела головой и подмигивала карабинеру, строго глядящему на нас. Я оглянулась на сцену. Отсюда она выглядела прозаичнее: тонкий блестящий каркас. Сквозь него в глаза бил яркий свет установленных на трибунах прожекторов.
– Почему не было охраны? – спросил Ваня.
– Ну не знаю. Может, на них никогда не нападали?
В этот момент мы подошли к выходу. Открыта была только калитка, куда проходили по двое. Мы протиснулись в нее и оказались на небольшом пятачке, где днем парковались машины туристов, приезжавших оценить архитектуру Греческого театра при дневном свете. То, что произошло в следующие три часа, до сих пор кажется мне сущим безумием.
Глава 4,
в которой герои спасают четырнадцать песчанок
Мы вышли на парковку перед Греческим театром. Тут было свободнее, люди расходились в нескольких направлениях. Мы взялись за руки и направились в сторону Ортиджии. Был душный влажный вечер. Тени деревьев вытягивались в свете желтых фонарей.
Впереди к группкам прохожих приставал пьяный. Он зигзагами переходил от одних к другим, размахивал руками. От него отшатывались. Мы обошли его подальше. Это был мужчина, японец. Обычный, ничего такого, просто перебрал вина.
– Может, доведем до гостиницы? – предложила я. – Пока его не ограбили.
Но еще до того, как близнецы ответили, мужчина исчез за перекрестком.
Мы неторопливо двинулись дальше, дошли до улочки с уютными скамейками.
– Давайте посидим, – сказала Настя, плюхаясь на деревянное сидение. – Духота страшная, – она прижала руку ко лбу и тяжело дышала.
И тут откуда-то сзади появился японец. Он схватил Настю за плечо и мычал, пытался что-то сказать.
– Ай, отвяжись! – Настя отцепила его руку и соскочила со скамейки.
Но он не отвязывался, мычал, обошел скамейку и рухнул прямо на асфальт. В свете фонаря было видно, как он гримасничает.
– Кажется, он не пьяный, – сказала я. Закралось страшное подозрение.
– Нина, – испуганный голос Вани, – помнишь по курсам неотложной помощи, как определяется инсульт?
У меня заныл живот, я зажмурилась и стала перечислять:
– Головная боль, тошнота, головокру…
– Да не у тебя инсульт, а у кого-то другого!
Японец громко бормотал.
– Асимметрия лица, – прошептала Настя.
– Give me a smile[18], – я нагнулась и тряхнула мужчину за плечо, чувствуя, как живот закручивается в узел и вот-вот произойдет что-то страшное. Перед глазами расцветали черные цветы – лилии и олеандры.
Он улыбнулся правой частью лица, левую перекосило, она будто утекала в другую сторону. Мы в ужасе отпрыгнули на несколько шагов, но потом взяли себя в руки.
– Вызываю скорую, – кинула я близнецам.
Они кивнули и склонились над мужчиной, пристраивая его голову удобнее.
Я тупо смотрела на цифры в телефоне – скорую на Сицилии вызывать еще не приходилось. Оглянулась – улица была пуста, как нарочно, все поклонники Зеро разошлись. Наугад набрала 112. На другом конце заиграла музыка и приятный женский голос, очевидно, просил подождать.
Я смотрела, как Ваня и Настя крутились возле японца, потом сели рядом с ним прямо на асфальт. Японец бормотал, и Ваня пригнулся ниже, пытаясь расслышать.
– Что он говорит? – спросила я. В трубке все еще играла музыка.
– Не пойму, чушь какую-то, – ответил он.
– Тоже признак инсульта, – хрипло сказала Настя. Судя по голосу, она была напугана, а она никогда в жизни не пугалась.
– Что? Не понимаю, – сказал Ваня. И потом повторил: – Repeat, please, I don’t understand you. What mice?[19] – И громче: – Он говорит что-то про мышей. Похоже на осмысленное.
Мне наконец ответили. Мужской голос, и, конечно, на итальянском.
– Uomo… – сказала я, с трудом вспоминая слова, – ferire.
Предположительно фраза означала «мужчина плохо себя чувствует». Мне в ответ полилась быстрая итальянская речь. От бессилия у меня потекли слезы.
– We need help. Here is а man… he is having a stroke[20]! – крикнула я в трубку.
– It’s a police, – ответили мне. – Call 118[21].
Я сбросила звонок и набрала 118. В трубке снова играла музыка, и приятный голос просил подождать.
– Он живой? – крикнула я близнецам.
– Да, и все еще пытается что-то сказать, – ответил Ваня. – Сколько у него времени, помните? – спросил он.
– Три часа, – ответила я.
– Это с начала приступа, – поправила Настя. – Мы не знаем, когда он начался.
Мы помолчали. Их сосед забормотал.
– Слушайте, кажется, это не чушь, – сказал Ваня. – Он говорит, что у него в квартире мыши, которых нужно спасти.