Он прошел к своему креслу, небрежно кинул кейс на стол, жестом пригласил гостей присесть и, не задавая вопросов, выжидающе уставился на Валдиса, который без предисловий начал:
— Нас интересует уж и все, что с ним связано.
— Я рассказывал вашему следователю.
— А теперь расскажите нам.
Этот мордастый парень с открытым взглядом, напористый и волевой, что видно невооруженным глазом, наверняка бескомпромиссный, потому что молод и ему нечего терять, напомнил Мирону Демьяновичу себя в юности. Умиления от этого сравнения Валдис у него не вызвал, сожаление — да. Мирон Демьянович сожалел, что уже не молод, а жизнь проходит скоротечно, сожалел, что не может себе позволить быть таким же открытым, как этот парень, к тому же ему есть что терять. Последний пункт вызвал особенное сожаление, ведь когда есть, что терять, — терять не хочется, это и называется несвобода. А когда-то все было по-другому, правда, тогда свобода пахла ливерной колбасой и яичницей на маргарине. Но он рассказал подробно о живом шнурке в постели и так далее.
— Неумная шутка, и только, — закончил Мирон Демьянович с беззаботной усмешкой.
— Вы действительно не придаете значения появлению ужа в вашей постели? — спросил Валдис.
— Нет, конечно, я поначалу взбесился. А потом… ведь ничего страшного не случилось.
— Это пока, — не разделил оптимизм банкира Валдис. Он, как и Степанян, нагонял страху на Мирона Демьяновича, хотя не рассчитывал, что этот тип распахнет перед ним замаранную душу. — Кривун тоже получил ужа.
— Ну и что? — перебил Мирон Демьянович, натянув улыбку. — Я сначала тоже задрожал от страха, но меня не за что убивать.
— А Кривуна было за что?
Вопрос задала Ника Григорьевна. Деточка, а туда же! Ах, ну да, ну да, она же следователь. Хлипка прокуратура, раз туда берут подобных девчонок. Мирон Демьянович смотрел на нее по-отечески нежно, впрочем, только смотрел. Внутри эта мартышка его раздражала, парень еще куда ни шло, но отчитываться перед пигалицей унизительно.
— Он убит, — сказал Мирон Демьянович о Кривуне. — Значит, было за что.
— Давайте пока отставим Кривуна, — предложил Валдис, видя неконтактность банкира. — Меня интересует, как уж попал в ваш дом. Разрешите дом осмотреть?
— Вы хотите сделать обыск? — поднял тот брови.
— Нет. Я хочу понять, как шутник проник в ваш дом. Можете не разрешать, в этом случае вы отодвинете поимку опасного преступника, опасного и для вас.
То есть Мирон Демьянович понял, что он помешает следствию.
— Ну, раз так… — сдался он. — Только сейчас я занят.
— Назовите время.
— Вечером. Сегодня. Часов в восемь.
Молодые люди попрощались с банкиром, а в машине Ника, ожидавшая от встречи с Энсом большего, поинтересовалась:
— Почему ты не стал крутить его? Не знаешь, как это делать?
— Не в том дело. Он не пошел бы на диалог. По каким-то причинам Мирон Демьянович пересмотрел свои позиции в отношении ужика, теперь он ему не кажется страшилкой. А по словам Степаняна, он сам об этом заговорил. Что же произошло?
— Не знаю, — покручивая руль, вздохнула Ника.
— Я тоже, — улыбнулся Валдис.
23
Оказалось не так-то просто попасть даже во двор, Валдис разговаривал с женщиной по переговорному устройству, она согласилась выйти. Через минуту у ограды появилась девушка лет двадцати пяти, простенькая, со смиренным лицом и тихим голосом. Ника и Валдис показали удостоверения, она извинилась:
— Простите, мне не разрешают пускать чужих людей в дом.
— А ты кто? — спросил ее Валдис.
— Няней здесь работаю.
— Значит, хозяина нет дома. А кто Валерия? Вам сообщили, что она…
— Да, мы знаем. Лера — жена Антона Борисовича…
— Жена? — поразился Валдис.
Невольно он пробежался взглядом по двору с аккуратными дорожками, цветниками и маленькими лужайками с зеленой травой. Задержался на изыске архитектуры — домике с причудливыми башенками из стекла, довольно компактном, но кричащем: здесь обосновались успешные люди. Возник сам собой вопрос: чего же не хватало Лере, что потянуло ее на сторону, а потом под трамвай? Неужели стало невыносимо трудно жить, когда есть все? Неужели необходимо дополнение из приключений и вытекающих из них последствий? В подобных случаях, видя бросающийся в глаза достаток, на ум приходят слова «с жиру бесятся». Видимо, об этом же подумала и Ника, потому осведомилась у няни:
— Скажите, как она жила с мужем?
— Хорошо. Дружно. Антон Борисович — замечательный человек.
— А Лера?
— Она тоже была хорошей до недавнего времени.
— А что случилось недавно? — спросила Ника. — Не бойтесь, говорите, мы не расскажем вашему хозяину.
— Однажды Лера ушла из дома рано, а пришла под вечер. Она переменилась. Сидела в спальне, никуда не выходила, даже от еды отказывалась, говорила, что заболела, а я слышала, как она плакала…
— Ушла-пришла двадцать пятого? — прервал ее Валдис.
— Да, это тогда было. А потом начались звонки. Спрашивал Леру мужчина, я не знаю его. У них в спальне есть телефон, но Лера не брала трубку. Я пошла к ней, сказала, что звонят. А потом услышала, как она грубо говорила, чтобы ее оставили в покое.