Поэтому я все ему рассказала. Все, что знаю об этом деле и Осторне. Посреди рассказа он взглянул на меня, открыл было рот, чтобы что-то сказать. Потом захлопнул его и вернулся к своим лаймам, только теперь в его движениях появилось спокойствие – он внимательно слушал меня, пытаясь решить, не сошла ли я с ума. Я сделала большой глоток пива и вернула бокал точно на то место на столе, где остался мокрый круг от конденсата.
– Но магии ведь
– Разве?
– Ну… конечно. Иначе я бы знал о ней. Все бы знали. – Теперь в его взгляде плескался смех, ему не терпелось услышать самое интересное. Задержав нож в кожуре маленького лайма, он замер в ожидании моего ответа, прежде чем прорезать плод до конца.
Я старалась внушить себе, будто общаюсь с другом и это – настоящая беседа, которая потом не обернется в очередную байку, рассказанную им в конце смены. Старалась почувствовать, что я не обычный преходящий посетитель. Хотя бы на несколько секунд. Но пытаться почувствовать не то же самое, что чувствовать, так что я прекрасно понимала: это лишь вопрос времени, когда я вновь останусь одна.
Такова жизнь. Люди не привязываются ко мне.
– А вы
Он покачал головой и острием ножа соскреб мякоть лайма с края разделочной доски.
– Но тут есть разница. Это же… выдумка. Все эти волшебники. Иллюзионисты. И все такое.
– Не совсем так. – Мне нужно было, чтобы он поверил. Но это неважно, ведь я все равно его больше не увижу. Пусть считает меня сумасшедшей. Мне плевать. – Она
Но он не отошел. Он смотрел на меня и ничего не говорил: тут до меня дошло, что он ждет.
Я плеснула себе еще пива, чтобы привести мысли в порядок.
– Так вот. На территории школы, в библиотеке, умер человек.
– Школы вашей сестры.
– Да. Она… она там работает. Мы с ней не общаемся.
Он кивнул, и по его виду было трудно понять – поверил он мне или решил смириться.
– И она… ведьма?
– Маг, – поправила я. – Мы не зовем их колдунами или ведьмами. И даже чародеями – они ненавидят эти прозвища.
– Вы тоже из их числа?
– Нет. Только не я.
– Почему?
Этот вопрос больше не был для меня ударом под дых. Спустя столько-то лет. Скорее, он был похож на чихание, когда накануне чересчур активно покачал пресс; врезавшийся в тело ремень безопасности во время сильного торможения; внезапный приступ тошноты после похмелья.
В ответ я только пожала плечами.
– Кто знает? – Затем сделала большой глоток своего напитка. Когда ставила стакан, тот звякнул о стол слишком громко. – Я не маг. Просто… нет. А она – да. Сестра пошла в школу магов, а я… в самую обычную.
Бармен вытер руки полотенцем – он уже расправился с половиной лаймов – и откупорил новую бутылку пива, того же, что пила я. Потом поставил ее передо мной, и я, ни минуты не колеблясь, отпила прямо из горла.
– Она училась в Оксторне?
– В Осторне, и нет, – сказала я, радуясь тому, что мне удалось отделаться от вопросов из разряда «почему не ты». – Она училась в месте под названием Хедли. В закрытой школе неподалеку от Портленда. Чертовски престижной. Думаю, она была рада вырваться из дома. – Жили мы в Вудленде, рядом с Сакраменто: в маленьком, душном городке с отделанными штукатуркой домами, торговыми центрами и кондиционируемыми микроавтобусами. Мы обе ненавидели его, как все подростки, не любившие свои родные города, и постоянно мечтали о побеге. Потом сестра так и сделала. А следом за ней, через несколько лет, уехала я.
– Значит, вы не близки?
Я нахмурилась.
– Я не общаюсь с ней, если этого можно избежать. А чаще всего мне это удается.
– Понятно, – протянул бармен. Я видела, что он уже раздумывает дать мне передышку. – А как она работает? Магия.
Я с облегчением покачала головой.
– Да хрен знает. Видимо, тут надо самому быть магом, чтобы понять. Когда в детстве я расспрашивала об этом Табиту, она проводила различные аналогии… например, «представь, что твое сердце – это облако, и ты можешь вызвать из него дождь всякий раз, когда тебе снится кошмар», или «представь, что ты свеча, а твой фитиль сделан из стекла», и все в таком духе. Я не сильна в коанах[2].
– Ну, а на что это похоже? – Парень, видимо, вошел во вкус и уже получал удовольствие от ситуации, побуждая меня и дальше плести небылицы. Он хотел слушать мой рассказ. Важно было не то, что бармену хотелось со мной поговорить, – просто приятно осознавать, что, если я уйду, он может расстроиться.