Магический перстень Веры Холодной

Женщины делились для него на два сорта: для постели и для любви. В постели могла очутиться любая, самая незначительная шлюшка с пляс Пигаль, которая попалась на глаза Маразли в то мгновение, когда его внезапно одолела похоть. Для любви у него была Эжени-Мари де Монтихо. Впрочем, она предпочитала скрывать свою принадлежность к древнему роду Порто-Карреро, происходящему из Венецианской республики и перебравшемуся в Испанию еще в XIV столетии. Ее отцом был Фернан де Монтихо, испанский граф Мануэль. Он обеспечил обожаемой дочери блестящее образование во Франции и Британии, а потом Эжени пустилась по Европе в поисках приключений. Ее сопровождала мать, которая никогда не могла ничего запретить дочери, Эжени вертела ею как хотела и делала что хотела, ничуть не рискуя скомпрометировать свое имя и титул, поскольку представляясь графиней Теба. Выбор имен у нее был поистине огромен, потому что по-настоящему юную авантюристку звали Эжени-Мари Игнасия Августина Палафокс де Гусман Порто-Карреро и Киркпатрик де Платанаса де Монтихо де Теба. А потом она вдруг исчезла… и однажды Маразли с изумлением увидел ее портрет в газетах и узнал, что девушка, в которую он был влюблен, – теперь жена другого. Этого другого звали Шарль Луи Наполеон Бонапарт. Впрочем, гораздо чаще его называли император Наполеон III. Ну, а ее отныне звали императрицей Евгенией.

Он захотел найти себе новую королеву. Или создать ее.

Он познакомился со студенткой консерватории Сарой Бернар. За свой высокий рост и худобу она носила прозвище Швабра.

Но Маразли казалось, что он видит одуванчик. Высокая, тонкая, с пушистыми золотыми волосами, с широко расставленными светлыми глазами, нежная, как цветок, порочная, как опытная куртизанка, наивная, как ребенок…

Сара хотела стать актрисой, и очарованный Григорий Маразли оплатил для нее в «Комеди Франсез» постановку трагедии Расина «Ифигения в Авлиде». Директор при виде дебютантки сморщил нос: «Она слишком тощая, чтобы стать актрисой!» Но премьера все же состоялась… и это был полный провал! Директор «Комеди Франсез» немедленно прервал ангажемент и поклялся, что раньше Сена потечет вспять, чем «эта бездарная швабра» снова выйдет на сцену «Комеди Франсез».

Маразли это очень развеселило. Он утешал свою рыдающую подругу и предлагал купить для нее собственный театр, где она всегда будет играть первые роли.

Однако это было самым верным способом потерять любовь Сары. Театр значил для нее в ту пору ее жизни куда больше, чем мужчины.

– Мой девиз: «Во что бы то ни стало», – сказала она с дьявольским огнем в глазах. – И я достаточно нагляделась на свою мать, которая живет за счет щедрот одного мужчины, своего любовника, и всячески заискивает перед ним. Я хочу жить за счет всех мужчин и женщин Парижа, которые будут каждый вечер приходить ко мне и любоваться мной. И не я буду заискивать перед ними – они передо мной!

Из этой напыщенной речи Маразли понял одно: «Швабра» не собирается бросать сцену. Но он любил Сару и решил потерпеть ее причуды. Кстати, одной из них была страсть предаваться страсти… в гробу. Когда Сара была еще девочкой, врачи обнаружили у нее туберкулез. Она уговорила мать купить ей гроб красного дерева, чтобы ее после смерти не положили в какой-нибудь «уродец». Гроб был куплен «на вырост», что в длину, что в ширину. Конечно, Сара была высокой, но в этом гробу ей было очень просторно. И порой ей приходило в голову «оживить» свое будущее пристанище любовными играми.

Не то чтобы Маразли был трусом, однако он, который славился любовной неутомимостью, неизменно оказывался недееспособен, когда вокруг оказывалась черная муаровая обивка этой жутковатой «постели».

Шло время. Сара играла все роли, которые могла получить, и название театра не имело значения. «Жимназ», «Порт-Сен‑Мартен», «Одеон» – ей годилось все, где она могла пройти школу актерского мастерства, чтобы вернуться в «Комеди Франсез» во всем блеске своего расцветающего таланта. От спектакля к спектаклю она все лучше играла классические роли: Федру, Андромаху, Дездемону, Заиру, – а потом рискнула выступить в роли Маргариты Готье в современной пьесе – в «Даме с камелиями» Александра Дюма-сына.

На премьере ее засыпали цветами. А знаменитый Виктор Гюго воскликнул:

– Мадемуазель! Вы были очаровательны в своем величии. Вы взволновали меня, старого бойца. Я заплакал. Дарю вам слезу, которую вы исторгли из моей груди, и преклоняюсь перед вами.

И он преподнес Саре браслет с бриллиантом, ограненным в форме слезинки.

Сара обожала бриллианты! Благодаря Маразли у нее уже собралась целая коллекция.

Мадемуазель Бернар прославилась. Ее называли юной королевой парижской сцены! Маразли вспоминал свой девиз и украдкой улыбался.

Неумолимость директора «Комеди Франсез» дала трещину. Молодая актриса получила в этом театре роль – одну, вторую, третью…

Теперь Маразли мог видеть подругу только на сцене. Он возмутился:

– Ты достигла, чего хотела. Не пора ли подумать и о любви?! Обо мне… о ребенке, который у нас может родиться… о том, чтобы…